— Еще раз так сделаешь, — предупреждает он, — и сегодня точно не узнаешь, в курсе ли я насчет языка.
Пожалуйста, прекрати надо мной издеваться!
Это безмолвный крик души, агония, потому что никогда в жизни я никого так сильно не хотела. Не понимаю, что происходит с телом, что происходит с головой и даже с кончиками пальцев на ногах. Я ведь не люблю секс, он мне неприятен, и я всегда радовалась, когда у Глеба не было настроения устраивать бурную — или не очень — ночь. Но сейчас внутри меня словно бездна пустоты, и ее необходимо заполнить, пока меня не засосало саму в себя.
Его влажные темные волосы касаются моего соска, и я вздрагиваю, трясусь от острого приступа предвкушения. Мне нравится контраст темных прядей и моей светлой кожи, нравится, как Адам задерживает приоткрытый рот напротив тугой вершины.
— Любишь смотреть? — спрашивает он, замечая мой взгляд.
— Хочу смотреть на тебя, — говорю я. Моя неуклюжая попытка сказать, какой слепой дурой я была.
Адам опускается на одно колено, обхватывает сосок губами, сжимает и немного оттягивает. Отпускает, чтобы короткая амплитуда ударила меня под самые ребра, и снова смыкает на нем губы и зубы. Это немного больно, но я готова просить еще много этой сладкой муки. Его язык словно снимает с меня невидимую сахарную пудру: горячие касания жалят кожу, зубы смыкаются у самого ареола, сдавливают до моего крика. Я слишком чувствительная, слишком нашпигована бушующими гормонами, потому что если Адам сделает так еще раз, я точно разлечусь на атомы, стану его личной маленькой спиралевидной галактикой.
Он безошибочно угадывает мое состояние, останавливается в полушаге от моего несущегося на всех скоростях оргазма. Я разочарованно стону, закрываю ладонью лицо, чтобы украдкой до отметки на коже прикусить большой палец.
Мои колени предательски дрожат, когда Адам, не церемонясь, разводит их ладонью, а потом закидывает одну ногу себе на плечо. Разглядывает гладкий лобок, оставляет на коже невесомый поцелуй.
— Мне нравится, когда ничего нет, — сообщает так убийственно флегматично, что моя рука сама тянется к его плечу, скребет, оставляя на коже глубокие царапины. — Полина, выгоню на хрен.
— Извини, господин, — говорю первое, что лезет в голову.
Откуда я взяла эту банальную пошлость? И почему хочу предложить себя в качестве рабыни, если только он и дальше будет таким же флегматичным засранцем.
Но я ничего не успеваю предложить, потому что Адам вкладывает два пальца мне между ног и раскрывает, словно бутон. Я закусываю стон и бесстыже смотрю, как он поглаживает влагу подушечкой среднего пальца. Затаив дыхание жду, когда он притронется ко мне губами, а в голове столько непристойностей, что я снова близка к тому, чтобы превратиться в коробку с фейерверками. Я хочу его прямо сейчас, но и хочу еще немного растянуть удовольствие, насладиться моментом предвкушения.
Адам поднимает взгляд, и в эту минуту между нами что-то происходит. Мы словно несущаяся в открытый космос ракета, сбрасываем первую ступень. Я просто чувствую, что он с насмешкой, одним выражением лица, спрашивает: «Все еще хочешь смотреть?»
— Хочу, — вслух отвечаю я.
Адам отклоняет голову назад и делает то, что добавляет бесконечность ускорения моему возбуждению: он просто заводит волосы за ухо, чтобы я видела его лицо. Простой жест с каплей удобства, но я отзываюсь на него протяжным стоном.
А потом забываю, как дышать, когда Адам прикрывает глаза и всей поверхностью языка лижет меня между складками, словно экзотический фрукт. Я готова умереть и возродиться, и застопорить этот процесс на петле бесконечности, когда его язык вьется вокруг клитора, не задевая его даже чуть-чуть. Это нарочитая пытка, дыба, на которой Адам совершает акт разврата над моим телом.
— Еще, пожалуйста… — Соль слез жжет искусанные губы. Я хочу его так сильно. — Адам, пожалуйста, мне нужно так много!
Он сразу и сильно сжимает губы на клиторе, втягивает его в рот, посылая по моим нервам упругие спазмы. Давлюсь криком и, чтобы не упасть, ногтями впиваюсь в его плечо. Чувствую грозное шипение, и в отместку Адам ударяет по мне кончиком языка. Я даже не могу перевести дыхание, только хрипло вырываю жалкие крохи воздуха. Он вдруг становится таким горячим, что опаляет легкие.
Язык скользит вверх и вниз, то совсем осторожно, задевая только горошину клитора, то сразу все, словно он пробует меня снова и снова. Он никуда не спешит, он просто разрывает меня на кусочки, забирает каждую каплю терпения, выпивает досуха. Я сдавливаю пальцы сильнее, когда думаю, что больше просто не выдержу — рассыплюсь соломенным человечком, опаду к ногам своего мучителя, но Адам доказывает, что это было только начало.
Он еще немного отводит голову, и я вижу его язык у себя между ног: острый кончик танцует на клиторе, припухшие темно-красные губы впиваются в меня в самом интимном из поцелуев. Адам отрывается только на минуту, чтобы поймать мой взгляд, слизать мой вкус со своих губ — и раскрыть складки максимально широко. Мы смотри друг на друга, дышим тяжело и со свистом.
Я знаю, что хотела смотреть, хотела видеть именно этого мужчину и его темную голову у себя между ног, но это все равно слишком остро — держать зрительную связь и видеть каждое движение его языка. Влажные звуки его рта кружат голову, будят во мне ненасытную самку.
Хочу! Хочу увидеть, как кончу от прикосновений этого горячего языка.
Оргазм налетает на меня так внезапно, что я оказываюсь не готова.
Дикая энергия мчится по позвоночнику, взрывается в животе и щекочет миллионами перьев. Мои бедра тянутся навстречу, язык Адама — глубже. Мы толкаемся друг к другу неслаженными движениями.
Я кричу и царапаюсь, плачу, умоляю дать мне передышку, потому что мне просто больше нечем дышать.
Я забыла этот заложенный природой инстинкт жизни.
Адам останавливается — я громко, как утопающая, делаю вдох, наполненный запахами и вкусами нашего секса.
Адам медленно и настойчиво снимает мои руки со своих исполосованных плеч — я бормочу никому не нужные слова извинения.
И после всего, что он только что вытворял своим языком, я краснею от совершенно невинного поцелуя в живот.
Адам дает мне передышку — минуту или около того. Только бережно снимает мою ногу со своего плеча и придерживает за бедра, пока я, прислонившись к стене, пытаюсь вернуть сердцу привычный ритм. Бесполезно, наверное, рядом с моим мужем. Оно теперь всегда будет биться иначе. И меня совершенно не пугает и не расстраивает эта мысль. Я просто принимаю ее без доказательств, как новый закон собственной жизни, который только что открыла и безоговорочно приняла на веру.
А потом на меня накатывает тяжелый каток паники. Настолько разрушительный, что я с испугом всматриваюсь в лицо Адама, когда он медленно поднимается на ноги и потирает расцарапанные плечи.
Что он сейчас скажет? Отчитает, что снова перешла черту? Попросит убраться с глаз?
