Ира хорошо выглядит, хоть даже невооруженным взглядом видно огромное количество плотного грима на ее лице. Она в закрытом платье, под руку с каким-то парнишкой, по меньшей мере лет на десять младше ее. Ведет себя, как петух, когда сестра подходит ко мне — и мы, как две гремучих змеи, шипим друг на друга показными улыбками на камеры. Два «чмока» за ушами, она с фальшивым восторгом показывает маленькую стильную коробочку, интересуется, где я прячу именинника, пока наша встреча обрастает плотным комом журналистов и светских обозревателей. Я отвечаю на автомате какую-то ерунду, улыбаюсь — и чувствую мягкий ненавязчивый аромат ладана, от которого внутри все обрывается, а сердце, которое давно умерло и засохло, как цветок дицентры, внезапно оживает и жадно пьет кровь из вен.
Адам в зале. Я еще не вижу его, но чувствую. Возможно — даже скорее всего — этот запах — лишь плод моего воображения, рожденная тоской иллюзия, которая заставляет думать, будто что я могу почувствовать своего мужчину даже в другом конце зала. Но я беззаветно отдаюсь этому самообману.
Темная голова мелькает над толпой, и я инстинктивно сжимаю ладони в кулаки, сглатываю фантомное воспоминание о его прядях у меня между пальцами. И в голову хлещут образы этой головы где-то у меня между ногами, и кофейного взгляда снизу-вверх, и вопроса на губах: «Любишь смотреть?»
— Люблю смотреть на тебя, — шепотом повторяю тот свой ответ.
Адам потихоньку пробирается ко мне, но это невыносимо медленно, потому что его постоянно останавливают, поздравляют, заваливают сотнями слов, словно нарочно возводят между нами шлагбаумы. Мой муж улыбается. Иногда вежливо, иногда официально, иногда просто кивает, обозначая, что услышал и принял к сведению.
Он снова весь в черном: костюм, шелковая рубашка, модные туфли. В образе лишь редкие мазки света: серебристые запонки и часы на сухом крепком запястье. Поправляет волосы, прочесывая их всей пятерней. Я поджимаю губы, стягиваю зубами помаду, обнажаю еще плохо зажившие ранки и безнадежно порчу свой идеальный образ.
«Я видел твоих демонов, моя Пандора…»
Правда, твоя?
Мне почему-то хочется сбежать. Трусливо, как девчонке, которая увидела на домашней вечеринке короля школы и вдруг поняла, что он тоже увидел ее. Потому что пока вот так, просто глаза в глаза, я могу притвориться, что Адам рад меня видеть, даже если я пополнила ряды тех, на кого он пожалел тратить улыбку. Я могу закопаться в самообман по самые пятки, но это все равно будет больно.
У него походка ледокола: разрезает плотный строй, замагнитив меня взглядом.
И я к нему, на дрожащих ногах, как хромая. Сколько между нами осталось? Три-четыре метра? Я успеваю сносить три пары железных сапог и стереть три железных посоха, пока расстояние не сокращается до его пальцев у меня на щеке. Не особо ласково, по-мужски жестко чертит линию по скуле до самого уха.
— Просто Маргарита, — говорит не особо стараясь, чтобы его слова остались в тени.
— А ты — Мастер?
Он секунду размышляет и с осколком улыбки на губах, которую мне не разгадать без его подсказки, отвечает:
— Воланд мне как-то ближе.
Я знала, что у нас похожие литературные пристрастия еще с момента, когда обнаружила «Бойцовский клуб» у него на тумбочке, и позже, изучая полки в библиотеке, снимая наугад свои любимые книги, даже не удивлялась, когда находила на страницах выделенные карандашом цитаты. Те, что когда-то выделила и я.
Мне стоит больших трудом спрятать странную глупую улыбку, когда на ум приходит мысль о том, что у нас была очень откровенная интимная близость, но почему-то именно любовь к одним и тем же книгам кажется мне настоящим откровением. Тем, от которого зудят и наполняются теплом ладони.
— Все… хорошо? — спрашиваю я, пытаясь вложить в два простых слова все свое беспокойство. Пора бы уже привыкнуть, что Адам не из тех, кто откроет душу для посетителей, словно Винздорский замок, но мне все равно необходимо узнать, как прошла его поездка.
Он делает шаг ко мне, перекладывает ладонь на талию и чуть разворачивает в сторону журналистов, которые тут как тут и слепят яркими вспышками фотокамер. Привычный жест, которым Адам и раньше подсказывал, что мы сейчас на публике и должны правильно улыбаться. Его ладонь всегда на том же месте, моя улыбка всегда в той же наигранной тональности, и во рту вдруг становится горько от того, как бы мне ни хотелось обратного — ничего не меняется. Хочется бессильно прикрыть глаза, спрятаться за шорами, чтобы продолжать идти по намеченному пути, не отвлекаясь на глупые фантазии.
Но в этот раз что-то не так. Его ладонь все так же, чуть-чуть, в рамках приличий, ниже моей поясницы, но лежит она жестче. И большой палец поглаживает кожу свозь дым тонкого платья. Нужно улыбаться и дальше, нужно просто растянуть чертовы губы и постараться не моргать, чтобы не «подарить» фотографам парочку дурацких фото. Но губы словно деревенеют, и голова сама собой поворачивается к Адаму. Даже на каблуках я куда ниже его, и очень тяжело сопротивляться потребности прижаться носом к тому месту, где кромка воротника «обнимает» шею.
А ведь он так и не ответил на мой вопрос.
Фотовспышки продолжают съедать наше терпение, какая-то белобрысая коротышка прорывается вперед и сует диктофон прямо мне под нос. Задает вопросы про Гнездо птицы Додо. Я отвечаю заранее приготовленными фразами: нетрудно догадаться, о чем будут спрашивать жену богатого человека, которая особо ничем и не известна кроме того, что ведет инстаграмм своего сына и изредка занимается благотворительностью.
Еще несколько вопросов Адаму о его семейной жизни, о том, каково это — быть отцом малыша, который чуть ли не так же популярен, как звезды шоу-бизнеса. В отличие от меня он ограничивается парой предложений и на всякий случай напоминает, что уже не раз говорил журналистам о своем законном праве держать свою личную жизнь от любопытных носов. Пока рыжая выскочка пытается придумать каверзу в ответ на неприкрытую грубость, Адам притягивает меня ближе, поворачивается и уводит в сторону, подальше от готовых урвать от нас хоть по куску газетчиков.
— У них ограничено время, — говорю я, пока мы осторожно лавируем между гостями, теряясь из виду. — Через двадцать минут служба безопасности всех выведет.
— Если раньше я не превращу вот того козлобородого в паштет, — спокойно сообщает Адам, взглядом перетягивая мое внимание на мужчину в пиджаке и джинсах, у которого в самом деле до смешного похожая на козлиную бородка.
Но других подробностей его внешнего вида я не успеваю рассмотреть, потому что за нашими спинами раздается знакомый мне голос, который зовет моего мужа по имени.
Глава тридцать восьмая: Адам
Я немного удивлен, видя Ирину, пробирающуюся к нам сквозь плотный строй гостей. Наверное, даже не предполагал, что Полина не вычеркнет ее собственной рукой из списка гостей. А потом вдруг понимаю, что и Ирина здесь совсем не случайно, что и она — часть устроенного моей Пандорой представления. Все-таки мы с Ириной раньше довольно часто пересекались на благотворительных мероприятиях, а парочку, организованных ею, она нарочно провела дуэтом только со мной. А еще мы в прошлом были любовниками и новости о нашей помолвке появились на следующий же день после того, как я озвучил свое желание узаконить наши отношения. Тогда это казалось логическим продолжением нас, и я даже не особо рассердился, когда Ирина слишком поспешила выкладывать счастливую новость и фото с кольцом на своей странице в социальной сети. Хоть и предпочел бы повременить с объявлением еще хотя бы пару месяцев.
