— Я должна буду переговорить с Адамом, — говорит она, выразительно поднимая брови.
— Пожалуйста, наябедничайте ему, что я хочу родить без риска осложнений для его ребенка, — улыбаюсь так, чтобы она поняла — мне плевать.
— Риски минимальны.
— Но они есть, а порванную матку и промежность вы заштопаете, или мой муж сотрет эту клинику с лица земли.
Я выхожу на улицу, где уже ждет представительский внедорожник и водитель. Адам выполнил обещание, и теперь в нашем гараже стоят мой черный «Мазерати» и мой красный «Порше». Но права в том, что мне плевать. Оказалось, что у моей красивой роскошной жизни вкус пепла сожженных розовых фантазий.
По дороге домой я прошу водителя остановится неподалеку от парка: снег прекратился и мне хочется немного пройтись, подышать воздухом и размять ноги. Два охранника следуют за мной по пятам: раньше раздражали, а потом, когда пару месяцев назад на меня налетела какая-то ненормальная и собиралась что-то плеснуть в лицо только потому, что на мне шуба из натурального меха, я даже рада, что Адам подумал о моей безопасности.
У меня есть бумажный пакет с орехами, которыми я подкармливаю белок. Здесь они почти ручные и не удивительно, что такие упитанные.
— Полина? — слышу знакомый голос в спину.
На миг все внутри холодеет, но я умею владеть собой. И помню, что любое волнение может отразится на ребенке, поэтому выкраиваю холодную вежливую улыбку, поворачиваюсь и спокойно говорю:
— Привет, Ира.
Она изменилась со дня нашей последней встречи, когда сестра выставила меня за порог. Через пару недель после нашего разговора Ира вышла замуж за престарелого владельца известной ювелирной марки, а месяц назад я узнала из прессы, что она стала вдовой и единственной наследницей его немалого состояния. Она похудела, сделала что-то со скулами и прической, и теперь ее челюсть не хочется измерить линейкой. Кто-то явно работал с ней все эти месяцы, и весьма успешно, раз теперь моя сестра выглядит как фотомодель.
Я рада, что не сняла перчатки, и она по крайней мере не видит мои отекшие пальцы.
— Поздравляю, — говорит Ира, выразительно осматривая мой выпуклый живот под манто. — Адам наверняка без ума от счастья.
— Кто ты и что сделала с моей сестрой? — улыбаюсь я, потому что прежняя Ира знать не знала о существовании этого надменно-снисходительного тона. — Передай мои восхищения хирургу — ювелирная работа. Особенно нос.
— Передай мои восхищения Адаму, — вторит моим словам сестра, — ювелирная работа.
Она тычет взглядом в мой живот — и я инстинктивно прикрываю его рукой.
— Прими мои соболезнования, — напоминаю о ее трауре, хоть Ира одета совсем не как безутешная вдова. И точно не скрывает этого, но в прессе ее любят и закрывают на это глаза, потому что она ездит по стране и жертвует много денег на медицину, а недавно собственной рукой заложила камень в фундамент будущего реабилитационного центра для онкобольных детей.
— Может, посидим где-нибудь? — Ира нарочно оставляет без внимания мою попытку иронизировать. — Выпьем чаю со сладостями, вспомним прошлое. Мы же сестры, в конце концов.
Я не хочу пить с ней чай, я не хочу ее видеть и уже жалею, что не поехала сразу домой и вообще поддалась на разговор. Мы не виделись семь месяцев, и я не чувствовала себя обделенной любовью близких. После смерти мамы у меня осталась только Ира, но она всегда слишком преувеличивала свое значение в моей жизни. И так любила повторять, что заменила мне мать, что в конечном итоге я стала чувствовать себя обязанной по гроб жизни.
Есть еще отчим, отец Иры. У них с моей матерью была какая-то сложная история отношений, о которой она обещала рассказать, когда я стану «чуточку взрослее». Но не успела, потому что умерла внезапно и быстро, и единственное, что я помню с ее похорон: постоянный шепот о том, что бедняжка хотя бы перед смертью не мучилась. Но, наверное, было в нем что-то такое, раз мать решила дважды войти в ту же реку, вернувшись к первому мужу с чужим ребенком.
— Полина, ты что, испугалась? — Ира удрученно качает головой, но ее взгляд то и дело соскальзывает на мой живот. Она завидует — я чувствую в воздухе едкий вкус ее злости и отчаяния.
— Я обещала Адаму не задерживаться, — бессовестно вру я. — У нас сегодня намечается что-то очень романтическое.
— Очень интересно, как он может быть у «вас», если сегодня Адам приглашен на благотворительный вечер. Мой благотворительный вечер, — подчеркивает она. — Я лично уточнила у его секретаря, будет ли Романов присутствовать и, представь себе, он будет.
Если бы она ударила меня еще раз, или, еще лучше, отхлестала по щекам, как в тот день, мне было бы куда легче, чем сейчас. Потому что мы столкнулись всего на пару минут, а она уже бравирует тем, что я совсем ничего не знаю о своем муже. И делает это так запросто, словно фокусник, который довел до автоматизма трюк с кроликом и шляпой.
— Надеюсь, у вас не осталось общих тем для разговоров, — говорю я, но этот укол совсем ничего не значит в сравнении с ее затрещиной. — Всего тебе… всего.
Ни «лучшего», ни «хорошо», ни «доброго» у меня для нее нет.
Пытаюсь обойти ее, но Ира успевает остановить меня откровением:
— Я вернулась, чтобы забрать его, Полина.
Мне хочется зачерпнуть пригоршню снега и затолкать ей в самое горло, посмотреть, как она подавится собственным триумфом, как будет плакать из-за полного рта грязи. Но все, что я могу — просто повернуться и, изобразив недоумение, выслушать продолжение. Оно ведь должно быть, потому что с таким апломбом задел как минимум на целую мстительную речь.
— Я всегда любила его, и я всегда умела его прощать. Я прощу ему маленькое недоразумение, которое называется «брак с моей сестрой». Это просто дело времени. Ты же понимаешь.
— Так вот ради чего ты распилила нос? — пытаюсь защититься я.
— Адам не оставит тебе ребенка, — пришпиливает она, отбросив показную веселость. Под маской идеального макияжа и теперь почти идеальной внешности проступает истинное лицо женщины, которую я совсем не знаю. — Ты же понимаешь, да? Ты будешь около ребенка, пока Адам это позволит, а потом… Надеюсь, у тебя есть запасной план на ту жизнь, в которой у тебя не будет бездонного денежного мешка.
— Забавно, что именно ты называешь его денежным мешком, потому что мне привычнее «муж».
На самом деле мне никак не привычнее, потому что «муж» он только на бумажке, номинально и формально, и все наши супружеские отношения лежат в денежно-финансовой плоскости. Я вынашиваю ребенка, Адам делает все, чтобы я ни в чем не нуждалась. Но видимся мы, кажется, только раз в сутки, и все разговоры сводятся к обмену информацией: как я себя чувствую, как ребенок и что говорят врачи. Правда, пару раз он ездил со мной в больницу и даже присутствовал на первом УЗИ, но для меня это все равно ничего не значило.
— Ты была мне сестрой, Полина, — продолжает Ира. — Ты знаешь, что для меня значила, и…
