Мэделайн: У тебя меня почти и нет!
Мэделайн: Ты жалеешь?
Олли: о чем? о поцелуе?
Олли: честно?
Мэделайн: Разумеется.
Олли: нет
Олли: а ты жалеешь?
Мэделайн: Нет.
Снаружи
ВСЕЛЕННАЯ И МОЕ ПОДСОЗНАНИЕ, похоже, сговорились против меня. Я в своем пузыре, играю в фонетический скрабл с мамой. В сегодняшней игре мне удалось составить слова СНАРУЖИ, СВАБОДА и СИКРЕТЫ. За последнее я получаю бонус за использование всех семи букв. Мама хмурится, глядя на доску, и я жду, что она оспорит мое слово, но она этого не делает. Она подсчитывает очки, и впервые в жизни я веду в этой игре. Опережаю ее на семь баллов.
Я смотрю на счет, а потом на нее.
– Уверена, что все правильно посчитала? – спрашиваю.
Не хочу еще и обыграть ее вдобавок ко всему. Я пересчитываю очки, все сходится. Ее взгляд блуждает по моему лицу, но я продолжаю смотреть на счет. Мама такая весь вечер, вглядывается в меня, словно я загадка, которую она не может разгадать. Или это уже паранойя. Возможно, все дело в чувстве вины, которую я испытываю из-за своего эгоизма, из-за того, что даже сейчас я хочу быть с Олли. В каждое мгновение, проведенное с ним, я узнаю что-то новое. Я становлюсь другой.
Мама забирает карточку со счетом у меня из рук и приподнимает мой подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза.
– Что происходит, милая?
Я уже собираюсь солгать ей, когда с улицы внезапно слышится громкий крик. За ним следует еще один, а потом неразборчивые возгласы и отчетливый звук удара. Мы обе резко поворачиваемся к окну. Я начинаю вставать, но мама кладет руку мне на плечо и качает головой. Я позволяю ей удерживать меня на месте, но раздается вопль «Хватит!», и мы обе бежим к окну.
Все трое – Олли, его мама и отец – на крыльце. Их тела образуют треугольник несчастья, страха и злобы. Олли в позе боксера, кулаки сжаты, ноги широко расставлены и твердо стоят на земле. Даже отсюда я вижу вены, которые выступили на его руках, лице. Его мама делает шаг к нему, но он говорит ей что-то, заставляя ее отойти.
Олли и его отец стоят лицом к лицу. У отца в правой руке стакан. Не сводя взгляда с Олли, он подносит стакан ко рту и большими глотками допивает содержимое. Потом отводит руку с пустым стаканом в сторону, ожидая, что мама Олли заберет его. Олли пытается ее остановить. На мгновение мне начинает казаться, что она не пойдет. Но она все же делает шаг по направлению к мужу и тот хватает ее со злобой и угрозой. Олли бросается между ними. Сбрасывает руку отца и отпихивает мать в сторону.
Разозленный еще сильнее, отец снова делает выпад. Олли отталкивает его. Отец врезается в стену, но остается на ногах.
Олли начинает приплясывает на месте, как боксер, который готовится к схватке. Он пытается отвлечь внимание отца от матери. Это срабатывает. Отец замахивается на него кулаком. Олли уворачивается, вильнув вправо, затем влево. Он задом спрыгивает с крыльца, как раз когда отец снова поднимает руку. Тот промахивается и по инерции падает со ступеней. Он лежит распластанный на бетонной подъездной дорожке и не шевелится.
Олли застывает на месте. Его мать подносит руки ко рту. Моя мама обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь лбом к стеклу и хватаюсь за подоконник. Все взгляды устремлены на отца Олли. Мгновения тянутся слишком долго. Он по-прежнему не шевелится, и каждая новая секунда – страшное облегчение.
Мать Олли не выдерживает первой. Она поспешно сбегает вниз по ступенькам, присаживается рядом с мужем на корточки, проводит рукой по его спине. Олли жестом показывает ей, чтобы отошла, но она его игнорирует. Она наклоняется еще ближе, и в этот момент отец Олли перекатывается на спину и грубо хватает ее за запястье. С торжествующим лицом он вскидывает ее руку, как будто это трофей, который он завоевал. Потом поднимается на ноги и тащит ее за собой.
И снова Олли врывается между ними, но на сей раз его отец готов. Он двигается быстрее, чем когда-либо. Отпускает мать, хватает Олли за воротник рубашки и наносит ему удар в живот. Его мама кричит. И я кричу тоже. Отец наносит еще один удар. Я не вижу, что там происходит дальше, потому как вырываюсь из рук мамы и бегу. Я не думаю, просто перемещаюсь. Вылетаю из комнаты и мчусь по коридору. Прорываюсь в воздушный тамбур и выбегаю из дома в считаные секунды.
Я не знаю, куда бегу, но мне нужно оказаться рядом с ним. Я не знаю, что делаю, но я должна защитить его. Я несусь по нашему двору к кромке газона, которая ближе всего к дому Олли. Его отец замахивается снова, и я кричу:
– ПРЕКРАТИТЕ!
Они оба в тот же миг замирают на месте и, потрясенные, смотрят на меня. Опьянение отца настигает его. Он, пошатываясь, поднимается по ступеням и входит в дом. Мать следует за ним. Олли сгибается пополам, держась за живот.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
Он поднимает на меня глаза, и гримаса боли на его лице сменяется замешательством, а потом страхом.
– Иди. Иди в дом, – говорит он.
Моя мама хватает меня за руку и пытается оттащить от него. Я смутно осознаю, что она в истерике. Мама оказывается крепче, чем я могла бы предположить, но моя потребность видеть Олли сильнее.
– Ты в порядке? – кричу я, не сходя с места.
Он выпрямляется – медленно, осторожно, как будто у него что-то болит, но боль не отражается на его лице.
– Мэдс, я в порядке. Иди в дом. Пожалуйста. – Воздух между нами наэлектризовывается. – Честно, я в порядке, – повторяет он, и я позволяю себя оттащить.
Мы снова оказываемся в воздушном тамбуре, и только теперь я начинаю осознавать, что наделала. Я что, серьезно побывала Снаружи?
Мама сжимает мое плечо, словно тисками. Она заставляет меня посмотреть ей в лицо.
– Я не понимаю, – говорит она пронзительным, растерянным голосом. – Почему ты это сделала?
– Я в порядке, – отвечаю я на вопрос, который она не задавала. – Это же всего минута. Меньше минуты.
Мама отпускает мою руку и берет меня за подбородок:
– С какой стати ты рисковала жизнью ради совершенно чужого человека?
Я не настолько искусный лжец, чтобы скрыть от нее свои чувства. Олли – в каждой клетке моего существа.
Она видит правду.
– Он не чужой, так?
– Мы просто друзья. Общаемся онлайн, – говорю я. Делаю паузу. – Прости. Я не подумала. Я просто хотела убедиться, что с ним все в порядке.
Я потираю плечи. Сердце колотится так быстро, что я ощущаю боль в груди. Меня захлестывает осознание чудовищности моего поступка, и я дрожу. Моя внезапная дрожь сводит на нет вопросы мамы, она сразу превращается в доктора.
– Ты к чему-нибудь прикасалась? – спрашивает она несколько раз подряд.
