Запах, исходивший от накрытых подносов, был не слишком заманчивым. Я села и постаралась ощутить голод. Пока старалась, я убеждала себя, какой благодарной должна быть, что жива, что ем как человек, а не через трубочку в пищеводе, как женщина в кровати у окна. В ногах валялось смятое одеяло, но поправить его не хватало сил. На нем были напечатаны слова «Ройял Сассекс», но лежало оно так, что видно было только «секс». Кто-то должен был об этом подумать, прежде чем заказывать одеяла.
– Угощайтесь, солнышко. – Поднос приземлился на мой столик, который был повернут к стене, и я понимала, что вряд ли мне удастся развернуть его самостоятельно. Женщина уже шла к следующему пациенту. Глядя на ее широкую спину, я сказала, обращаясь к этой горе темно-синего полиэстера:
– Извините, не могли бы вы…
Даже не удосужившись повернуться, она быстрым движением крутанула столик на колесиках, и он очутился на полпути от кровати. Сумев ухватиться за край, я стала тянуть его к себе. Когда я уже собиралась поднять железную крышку и насладиться сомнительным ароматом еды, я уловила краем глаза какое-то движение.
Маленькая коричневая птичка спокойно сидела на смятом одеяле в ногах кровати. Она изучала меня, склонив головку набок. Я моргнула, ожидая, что птичка исчезнет, и в глубине души надеясь, что нет. Она казалась странно знакомой, и я не ощутила ни малейшей тревоги. Уже это должно было бы меня обеспокоить, но я не чувствовала ничего, кроме облегчения. Маленькая птичка, сидевшая так спокойно, была напоминанием, что я – по-прежнему я. Из всего, что произошло с тех пор, как я очнулась в больнице, встреча с ней была самым естественным.
Птичка перепрыгнула на край кровати, а оттуда перепорхнула на занавеску. Подлетела к двери и вновь вернулась к перилам кровати. К двери, к кровати. Туда-сюда. Я вспомнила еще кое-что про своих птиц: они появлялись, чтобы предупредить меня о чем-то.
Я отодвинула в сторону столик с подносом. Я хотела сказать ей – я не могу идти за тобой! – но вовремя вспомнила, что не одна здесь. Птичка продолжала порхать. Санитарка закончила грохотать подносами, тележка скрылась из виду, укатила в соседнюю палату. Я осознала, что сижу, согнув ноги, готовые двигаться, и ощутила прилив адреналина. Откинув простыню, свесила ноги на пол. Птица на секунду остановилась, посидела немного напротив меня и вновь перелетела к двери. Не обращая внимания на боль в голове и тошноту, я оторвала зад от кровати, встала ногами на пол. Потянулась к мочеприемнику, висевшему сбоку у кровати, прицепила его к ходункам, стоявшим возле нее, – благодаря этим ходункам я с помощью медсестер добиралась до ванной. Все мое тело покрылось потом, волны тошноты перекатывались по всему телу. Шаркая ногами, я сделала несколько шагов до края кровати, потом прошла полпути до двери. Голова раскалывалась, в глазах темнело, словно они собирались вот-вот закрыться. Колени подогнулись, и с неприятным ощущением трубки катетера, тянущей вниз мои внутренности, я рухнула.
Чья-то рука, подхватив меня под локоть, помогла подняться.
– Что это вы делаете? Вставайте. Быстро в постель.
Я послушно подчинилась – мне отчаянно хотелось лечь. Чтобы боль в голове утихла, чтобы все мышцы перестало тянуть. Повернувшись, я увидела птицу. Она сидела не у двери, приглашая выйти в коридор, на свободу. Она сидела на столике медсестры. Лежа в кровати, я не могла его видеть. Со столика птица перепорхнула на телефон.
В тот же миг я вспомнила кое-что очень важное. Мне звонил Джерейнт. Он прислал мне смс-сообщение. Я не знала, откуда взялось это воспоминание, но оно было ясным и, несомненно, настоящим. Я видела, как держу телефон у лица, прижав к щеке, и слушаю сообщение. Я снова слышала его голос, слышала, как он напрягся от волнения, как запнулся, произнеся мое имя. Будто он бежал или старался не заплакать. Я попыталась вспомнить еще хоть что-нибудь, но не смогла. Я не знала даже, случилось это за день или за несколько месяцев до того, как моя жизнь превратилась в затянувшийся эпизод «Скорой помощи».
Медсестра что-то говорила, укладывая меня обратно в постель. Я понимала, она ждет от меня ответа, но, поскольку не слышала ее слов, ничего не сказала. Джерейнт. Как я могла забыть брата-близнеца? Что еще вылетело у меня из головы? Я представила лицо Джерейнта. Длинные ноги, тощую фигуру. Как он сидит в спальне и слушает музыку, крича, чтобы я закрыла дверь и оставила его в покое. Это было давно, когда он был подростком. Когда мы жили вместе. Я впилась ногтями в ладонь. Нужно оставаться в настоящем. Мне хотелось встряхнуть глупой головой, чтобы она наконец начала соображать. Нельзя же быть тупой, как овца, ни на что не годной! Я должна помочь Джерейнту. Я нужна ему.
– Мне надо позвонить, – сказала я. – Пожалуйста…
– Я принесу вам телефон. Вам нельзя вставать.
– Я знаю, – ответила я, прекрасно понимая, какой слабой стала, как сильно зависела от людей, помогающих мне. А что, если бы я разозлила медсестру, и она не захотела бы давать мне телефон? Лишила бы меня привилегий. Может, я путала больницу с тюрьмой, но паника поднималась темной пеленой в глазах, оставляя в поле зрения лишь маленькое пятно света.
– Простите, – сказала я как можно смиреннее, так что это прозвучало убедительно даже для меня самой. Вот до чего меня искорежили. Раньше я никогда не пыталась казаться смиренной.
– Ничего страшного, – ответила медсестра. Ее сальные темные волосы были стянуты в тугой, блестящий конский хвост, складки по обеим сторонам крючковатого носа были забиты расширенными порами. Крупным чертам лица, казалось, не хватало места, они находили друг на друга, но, когда медсестра помогла мне лечь в постель, принесла телефон и – хвала небесам – поставила в зоне досягаемости, она показалась мне красивой.
Я набрала номер, который чудесным образом не забыла. Будто он ждал меня в глубинах памяти, ждал, когда я вспомню, что у меня есть брат и что он в беде. Я слушала гудки, но как бы сильно ни хотела, чтобы Джер взял трубку, ответа не было. Я представила щелчок и звук его голоса, представила, как он спрашивает: «Да?», как интонация взлетает вверх. Я видела и слышала каждую мельчайшую деталь так ясно, что почти поверила – он в самом деле ответил. Но гудки повторялись, словно издеваясь надо мной.
Я собиралась положить трубку, когда вошел Марк. На этот раз без цветов.
– Выглядишь намного лучше.
Быстро поцеловав меня, он сел на стул у кровати. Его лицо было гладко выбрито, на горле я заметила небольшой порез. Представила, как он стирает капельку крови бумажным или фланелевым носовым платком, вспомнила запах лосьона после бритья. Эти воспоминания навели меня на мысль… которую я не смогла удержать, и только разозлилась, поэтому отмела ее в сторону и сосредоточилась на Марке. Он хмурился, глядя на телефон.
Его лицо было напряжено, и это меня обеспокоило. Если совсем честно, это меня напугало, хотя так остро реагировать, конечно, было глупо. Я попыталась завязать разговор, избавиться от внезапной паники и размышлений о том, почему у Марка такой суровый вид.
– Неужели такие еще выпускают?
