Викинг не ответил, и это было с его стороны достаточно честно. Что он мог ответить на такую пустую фразу? Заметив, как меня заносит набок, он очень бережно взял меня за руку.
– Раньше я плавал, – сказал он, сворачивая к концу коридора. Он произнес эти слова так, что стало понятно: он имеет в виду не значок, который ему выдали в местном бассейне за заплыв на десять метров.
– А я раньше ходила, – ответила я и попыталась улыбнуться, как нормальный человек. За это он сжал мне руку повыше локтя.
Я радовалась прогрессу… но тут как громом поразило, потому что вновь появилась молодая женщина. Та, в белом фартуке, не похожая на настоящую.
Она чуть заметно улыбнулась, не показав зубов. Я постаралась не обращать на нее внимания. Мне не хотелось иметь ничего общего с плодами моего воображения. У меня и без того хватало проблем, чтобы еще добавлять галлюцинации в эту смесь.
– Все в порядке, Мина? – безукоризненное лицо викинга приняло вопросительное выражение.
Я кивнула. Со мной все в порядке. Я не вижу несуществующих людей. Ничего этого нет.
Как-то я читала книгу одного из тех популярных психологов, что описывают различные типы галлюцинаций у людей, переживших серьезные черепно-мозговые травмы, у слепнущих и все такое. Эта теория очень меня успокоила, так что я решила не поддаваться панике и не спрашивать викинга, не совсем ли я полоумная.
– Мина?
К тому же я много лет видела ненастоящих птиц. Не стоит поддаваться панике из-за призрака женщины! У меня просто нездоровое воображение. Я слишком напряжена.
Викинг так и смотрел на меня, всем своим видом выражая тревогу. Я с трудом улыбнулась.
– Я устала, – сказала я, – все болит.
Он тут же перестал беспокоиться, морщины на лбу разгладились, взгляд говорил – это совершенно нормально. Все как всегда.
– Ну, еще немного.
– Тебе никогда не давали под дых? – поинтересовалась я невинно, вновь направляясь к кровати.
– Сотни раз, – ответил он жизнерадостно, и я не могла сдержать улыбку, падая на кровать. Женщина так и не пропала. Она стояла рядом, даже когда Симон уже ушел на поиски новой жертвы.
– Я собираюсь спать, – сказала я громко.
– Спи, солнышко, – ответила Квини.
Женщина не пошевелилась, не изменила выражения лица. Но она казалась доброй, и я ее не боялась.
– Спокойной ночи, – сказала я, стараясь говорить уверенно, но не грубо. Женщина лишь посмотрела мне в глаза – и я смотрела на нее, пока мои веки не стали слишком тяжелыми и я не погрузилась в сон.
Грейс
В первые несколько месяцев обучения Грейс к концу дня была так измучена, что какие-то развлечения после трудового дня, кроме как рухнуть в постель, казались немыслимыми. Самой большой радостью было дождаться, пока Эви покинет комнату, и тихонько выплакаться. Понемногу она, однако, приспособилась к тяжелой работе, и дни приняли определенную форму. В повседневной рутине был распорядок, и это успокаивало Грейс, погружая в ступор.
Выплыв наконец на поверхность из мрачных волн изнеможения и узнав, что медсестры имеют право покидать больницу, она ощутила отчаянное желание хоть ненадолго оттуда выбраться. Им полагался выходной – всего один в месяц, и то только с разрешения дежурной или главной медсестры; но еще было свободное время. Для дневных медсестер это означало пару часов по вечерам и полдня раз в неделю. Как правило, в таких случаях они по двое – по трое выбирались в город, взявшись за руки, в приподнятом настроении. Они сидели на пляже и бултыхались в море, они наслаждались роскошными обедами и пирожными с кремом в городских кафе. Самые смелые и энергичные по вечерам отправлялись на танцы. Хотя сестра Беннетт осуждала такие развлечения, правилами они не возбранялись, и она ничего не могла поделать.
Грейс сидела на кровати, растирая усталые ноги и глядя, как собирается Эви. Стыдливость первых недель прошла без следа, и теперь она спокойно помогала ей надеть бюстгальтер и застегнуть крючки на платье сзади.
К десяти часам нужно было вернуться. Неважно, что они жили отдельно от родителей, выполняли свою работу и получали зарплату – здесь были правила, и, если дежурная сестра или привратник поймали бы нарушительницу, ее немедленно вызвали бы на ковер к главной медсестре.
– Живем как в тюрьме, – постоянно жаловалась Эви, – как в клетке.
– Нас просто хотят защитить, – сказала Грейс, повторив слова дежурной сестры в первый день.
– Не думаю, что тебя надо защищать, – ответила Эви противным голосом. – Уверена, твои моральные принципы в безопасности. Бьюсь об заклад, ты в жизни ничего такого не совершила.
Грейс ничего не ответила, разделась и забралась в кровать. Когда Эви наконец закончила собираться, она делала вид, что читает. Убежав на танцы в госпитальном бараке, Эви сказала: смотри не усни без меня! Ее голос был полон жизни и предвкушения веселья. Грейс отвернулась и смотрела в стену, пока не услышала, как захлопнулась дверь.
Было почти без четверти одиннадцать, когда Эви пробралась в спальню через окно. Если бы ее поймали, она предстала бы пред грозные очи главной медсестры, не успев войти в ворота. У Грейс была мысль закрыть окно наглухо, вынудив таким образом Эви бродить туда-сюда, пока ее не поймают, но она знала, что не сделает этого. Эви была лишена всякого такта и всецело поглощена собой, она ранила чувства Грейс, но такого не заслужила. К тому же они теперь были как сестры, которые объединились против родителей. Мы и они. Во всяком случае, Грейс казалось, что так бывает у сестер. Она лишь читала о таком в книгах.
Новенькие, какими бы ни были, всегда по возможности заботились друг о друге. Одна караулила, не пройдет ли дежурная медсестра, пока другие в кухне набивали живот остатками пирога и кусочками хлеба с маргарином, если пришли к обеду слишком поздно и им не досталось ничего, кроме остывшего пудинга из смородины, который и в свежем виде был довольно плотным, а уж после трех часов на открытом воздухе прожевать его вообще не представлялось возможным.
Грейс притворилась, что спит. Она слышала тихий шум шагов по полу, тихие, как шепот, движения – Эви раздевалась и укладывалась в постель. Возвращаясь поздно, она не смывала макияж, так и засыпала с подведенными глазами. Утром, прежде чем посетить ванную, напоминала скорее пациентку, чем медсестру.
Грейс лежала тихо. Она ждала, пока дыхание Эви не станет ровным и глубоким, и сдерживала свое, не в силах расслабиться, пока Эви не уснет. Но внезапно тихое сопение стало прерывистым. Грейс напряженно вслушалась и в следующий миг осознала, что Эви плачет.
– Что такое? – прошептала Грейс и услышала щелчок в горле Эви – та сглотнула.
– Да так.
– Что-то случилось?
Повисло молчание, и, когда Грейс уже решила, что Эви ей не ответит, та сказала:
