Грейс повернулась, чтобы убежать, но он крепко сжал ее, притянул к себе. Она ощутила капли пота, бегущие по его коже, и запах изо рта, когда он прошептал в ухо:
– Слушайся, а то прирежу.
Грейс замерла. Она вспомнила, как они с подругами играли в статуи на школьном дворе. Вспомнила яркую улыбку Эви и сияющее платье Нэнси Битон. Представила себе цвет утреннего неба, облака, чуть розоватые в свете зари. Лишь бы не думать о крови, об остром скальпеле, о мужчине, сжимавшем ее в руках. Если она будет об этом думать, она сойдет с ума от ужаса.
– Ты воображаешь, будто выше меня, – прошипел Палмер, брызжа слюной. – Не притворяйся, будто я этого не вижу. Я вижу тебя насквозь.
Эти слова были лишены всякого смысла. Грейс никогда не считала, будто она выше кого бы то ни было, не говоря уже о докторе. Она с самого начала знала – во всем должна быть строгая иерархия, не только в больнице, но и в целом мире. Она никогда не была даже второй, не то что первой. Она стояла ниже своих учителей, родителей, главной медсестры и неба. Она стояла так низко, что, можно сказать, лежала в грязи.
Он обвил ее шею рукой, той рукой, в которой был зажат скальпель. Провел лезвием по ее горлу, рядом с артерией. Благодаря лекциям сестры Беннетт Грейс усвоила – это сонная артерия, и, если ее перерезать, человек сразу же потеряет сознание, изойдет кровью и погибнет в течение десяти минут. Грейс старалась не думать об этих сведениях, старалась даже не дышать. Другая рука шарила по ее телу, расстегивала пуговицы пальто, сжимала грудь. Грейс старалась не думать ни о чем. Просто молчала и ждала, когда все это закончится, когда он перестанет мять ее грудь, словно тесто.
Она надеялась, что кто-нибудь пройдет мимо. Барнс, или Эви, или даже старшая медсестра. Особенно старшая медсестра. Грейс знала – если это случится, он сразу же прекратит. А вот если главная медсестра, возникнут сложности. Палмер, конечно, прекратит, но она может отправить Грейс домой. Грейс сосредоточилась на этих мыслях. Старалась сохранить остатки здравого смысла. Вспоминала все, чему ее учили. Вспоминала, как важно оставаться спокойной в самых трудных ситуациях, как важно обращать внимание на детали (его руки тем временем расстегивали ей одежду), но не терять за ними главного.
Она чувствовала, как он прижимается к ней всем телом, чувствовала его возбуждение. Он тяжело дышал, рука, сжимающая скальпель, скользила по ее телу. Грейс боялась того, что он собирался сделать, но еще больше боялась, что он случайно перережет ей горло. Она стояла так тихо, как только могла, боялась разозлить его, спровоцировать. Хотела попросить его перестать, но знала – едва откроет рот, ее тут же стошнит.
Его рука поползла ниже, сжимая, изучая.
– Это только начало, – сказал он, и от этих слов скрутило живот. – Наше первое свидание.
Рука продолжала путь, ощупывала каждую часть ее тела, словно размечая свою территорию.
Самое главное – продолжать действовать. Так говорила сестра Беннетт. Но действовать правильно. Если не уверены как, спросите кого-нибудь другого. Лучше проверить правильность дозы, чем дать пациенту слишком сильную. Грейс чувствовала, как по щекам бегут слезы. Она не знала, как действовать, а спросить было не у кого. Что бы ни говорила сестра Беннетт, в некоторых ситуациях ничего нельзя было сделать.
Потом Грейс вернулась в свою комнату, прямо в одежде рухнула на кровать. Она была не в силах снять даже обувь, не в силах пошевелиться. Она смотрела в потолок и снова старалась ни о чем не думать. Когда Эви вернулась со свидания, Грейс все так же тихо и неподвижно лежала на кровати. Эви спросила, все ли в порядке, но Грейс ничего не ответила. Ей казалось, она ведет себя так, как нужно. Она не поняла, почему Эви выбралась из постели и легла к ней, почему крепко сжала в объятиях.
– Грейси, хватит! Ты меня пугаешь! – шептала она.
Грейс видела, что Эви говорит с ней, но слова не доходили до нее. Влажная капля сползла по губе. Грейс почувствовала вкус соли, поднесла ладонь к лицу и поняла, что плачет. Слезы стекали в рот, капали с подбородка. И звук тоже был – низкий, сдавленный стон, какой издает раненое животное.
– Грейси, Грейси, Грейси! – повторяла Эви. – Тихо, тихо! Ты всех перебудишь!
Это подействовало. Грейс боялась, что кто-то войдет в комнату. Всхлипнув, вытерла лицо грубым одеялом.
– Ну что такое, детка? – Эви гладила волосы Грейс, целовала в макушку. – Скажи мне.
Грейс покачала головой. Она была не в силах говорить. Тень снова пришла к ней. Все грубые ласки и поглаживания этого ненавистного человека были только обещанием. Грейс знала – Палмер на этом не остановится, он снова поймает ее и закончит начатое. Где-нибудь в тихом, темном месте, где он спокойно сможет ей овладеть.
Наверное, она заснула, потому что, когда открыла глаза, рука затекла и болела под весом Эви. Волосы Эви щекотали ей щеку, дыхание было теплым и тихим. Слезы измучили Грейс, но вместе с тем словно промыли мысли, и те обрели пугающую ясность. Она освободила руку, стараясь не разбудить подругу, сладко пахнущую парфюмом, сигаретным дымом и чем-то еще, свойственным только Эви.
– Грейси? – голос подруги был сонным. Грейс молчала, ожидая, когда она проснется.
Эви пошевелилась, перекатилась на другой бок. Теперь они смотрели друг на друга.
– Ну, расскажешь мне? – спросила она, окончательно проснувшись. Ее дыхание спросонья было чуть кислым.
Грейс решила, что расскажет. Эви была ее подругой. Здесь было темно и тихо. Она решила рассказать Эви о докторе Палмере и спросить совета. Если кто и знает, что делать, то только Эви. Может, она придумает даже, как его остановить. Грейс уже собралась с мыслями, но неожиданно для самой себя прошептала:
– Я потеряла ребенка.
Едва эти слова вырвались на свободу, она ощутила их нелепость. Словно оставила малыша в поезде или магазине, забыла привезти коляску домой.
– Он погиб.
– О господи, Грейси, – Эви гладила плечо Грейс, ее волосы, как могла бы гладить мать. – Мне так жаль.
Грейс думала, подруга придет в ужас. Может быть, почувствует даже отвращение.
– Он так злился, – шептала она, имея в виду отца. – Он избил меня ногами и спустил с лестницы, – руки сами собой опустились на живот.
Эви ничего не сказала. Она гладила Грейс по голове, давая выплакаться.
Мина
Когда я проснулась на следующее утро, я не ощутила блаженного забытья, недолгой, но все же отсрочки. Мне снился Джерейнт, и, едва сон прервался, предчувствие потери сразу же сменилось ее осознанием. Я открыла глаза и смотрела на квадратные плитки потолка. Его больше не было.
Моего брата больше не было в живых. Меня сломали задолго до того, как колонка рулевого управления вонзилась мне в тело.
Все, что было после того, как мы покинули больницу, прошло как сон. В институте мне предоставили отпуск, и последние экзамены прошли без меня. Я спала в нашей детской комнате. Дилан мягко убеждал меня составить ему компанию и прогуляться к скалам, и наконец я согласилась. Его присутствие меня успокаивало. На Пат я взглянуть не могла. Чувство вины было всеобъемлющим. Я не могла дышать. Мне пришлось вернуться в общежитие.
