Отец фыркнул, тоже бросив взгляд на ручьи, бегущие по стеклу.
– Да уж. Шапку не забудь. Зато дома тебя будет ждать протопленная печь.
– И горячий шоколад? – спросила Олли.
– С маршмеллоу, – согласился отец и широко улыбнулся, так что в уголках глаз образовалась сеточка из морщинок. Олли успела соскучиться по этой улыбке, которую так редко видела в последнее время.
Она и сама едва не заулыбалась в ответ. Может, не так уж и страшно немного промокнуть? Олли сделала большой глоток кофе и открыла «Замкнутые пространства». Она знала, что отец наблюдает за ней, но не стала поднимать взгляд. Ей не хотелось снова чувствовать себя виноватой. Олли сосредоточилась на книге.
«Белая дымка, клубившаяся у реки, подползла ближе, окутывая Джонатана, который стоял под дождём весь в слезах.
Из туманного сумрака вышел незнакомец.
– Как он выглядел? – спросила я потом.
– Он улыбался, – был ответ. – Имени он не назвал. Сомневаюсь, что у него вообще есть имя. Я помню длинные тонкие пальцы… и больше ничего. Мне показалось, что я знаю его с рождения, и сам его вид внушал невыносимый ужас.
Когда незнакомец заговорил, его голос звучал ласково.
– Кажется, ты звал меня, – сказал он Джонатану. Дождь всё продолжался.
– Нет, – возразил мой муж, – я звал своего брата.
– Его больше нет, – ответил незнакомец. – Но я мог бы его вернуть. – Он улыбнулся. – Если ты готов платить.
У Джонатана задрожали колени, и всё же он выдавил:
– Ч-чем платить?
– Когда я позову, ты пойдёшь со мной и будешь мне повиноваться, – сказал Человек с улыбкой на лице. – Если согласишься, я верну твоего брата.
– И долго? – спросил Джонатан. – Долго мне придётся тебе повиноваться?
Незнакомец улыбнулся ещё шире. Его глаза были тёмными, как полночная река.
– Пока туман не обратится в дождь, – ответил он».
– Олли. Олли!
Она глубоко вдохнула и удивлённо заморгала, снова вернувшись в уютную кухню, освещённую огнем очага. Погрузившись в чтение, Олли будто наяву перенеслась в тёмную дождливую ночь на старой ферме.
Отец посмотрел на книгу у неё в руках.
– Ты что, совсем не слушала? А я такую прекрасную речь говорил.
– Речь? – переспросила Олли. Она ещё не до конца пришла в себя.
– Ага, – ответил папа. – Под названием «Веди себя хорошо, не промочи ноги, люблю тебя, доченька». Стандартная речь из учебника для родителей.
Олли продолжала удивлённо глядеть на него. Отец вздохнул.
– Ладно, попробуем по-другому. – Он ненадолго задумался. – Если спросить лошадку, что мешало ей спать ночью, как она ответит?
– Не знаю, – пробормотала Олли, всё ещё думая о «Замкнутых пространствах».
– Книга-го, – выдал отец, изображая конское ржание. – Книга-го.
Олли застонала.
– А что на это скажет утка? – продолжил он, весьма довольный собой.
Олли закрыла лицо руками.
– Зря-зря-зря, – закрякал папа, хлопая руками, будто крыльями.
Она всё-таки не сдержала улыбки.
– Пойдём, – сказал он, делая последний глоток кофе. – Я тебя отвезу. Хватит тянуть резину.
Олли допила содержимое своей кружки, соскребла со дна миски остатки каши и вслед за отцом вышла в дождливое утро.
5
Средняя школа имени Бена Уизерса в любую погоду производила не лучшее впечатление: краска на оконных рамах облезла, крыша местами прохудилась. Но сейчас, под серым пасмурным небом, она выглядела особенно уныло. Здание напоминало большую бездомную псину, свернувшуюся за забором. Олли представила, как было бы здорово, если бы школа и впрямь превратилась в живую собаку. Они бы подружились и вместе отправились навстречу приключениям…
Отец остановил машину на покрытой рытвинами парковке, и Олли пришлось прекратить фантазировать. Она низко склонила голову, придерживая одним пальцем страницу книги, чтобы потом не искать нужное место.
– Может, оставишь её мне? – с надеждой спросил папа. – Поболтала бы с кем-нибудь в автобусе. Дженна скучает по тебе, да и Коко Цинтнер явно мечтает с тобой подружиться…
Увидев выражение лица Олли, он умолк.
– Дженна только и говорит о том, как ей меня жаль. До сих пор. Бесит. А Коко – просто городская дурочка. – Олли показала на книгу. – Кажется, Джонатан продал душу Человеку с улыбкой на лице.
– Ладно, – пробормотал отец, – по крайней мере, я попытался.
Олли подняла свой рюкзак в горошек и взялась за ручку дверцы.
– Послушай, Олли… – начал папа.
Она вопросительно замерла. Отец вздохнул и, видимо, передумал говорить то, что собирался.
– Ну, а как тебе такое: у нас с тобой два зонта, зелёный и красный. После прогулки ты моешь зонты. Помыла зелёный, а про красный я говорю тебе: «Этот зонт не мой». С каким пойдёшь на улицу завтра?
– Пап…
– Ну?
– Не знаю. С зелёным?
Отец ухмыльнулся.
– Нет, с красным, – заявил он. – Я же сказал, что он не мой, значит, твой. А что тебе скажет зонт, когда ты выйдешь на улицу?
Олли уже догадалась, что будет дальше.
– Ну пап…
– Ничего не скажет, он же немой, – с довольным видом закончил отец и расхохотался. Олли, не выдержав, тоже фыркнула.
– Ладно, эта шутка ещё ничего, – признала она, вылезая из машины.
– Подожди, чуть не забыл! Держи. – Отец взял с заднего сиденья контейнер с едой на день и протянул его Олли через открытое окно. Она приоткрыла крышку, чтобы посмотреть, что внутри, и обнаружила морковные палочки и печенье с арахисовой пастой – и того, и другого было слишком много. Оставшееся место занимали сэндвич с индейкой на домашнем хлебе, разрезанный на четыре части, мюсли в кленовом сиропе с грецкими орехами в сахаре и кекс с шоколадной крошкой. Похоже, папа и впрямь всю ночь не отходил от духовки.
– Я уже слишком взрослая, чтобы носить с собой ланч, – сказала Олли, но её отказ прозвучал неубедительно. Кекс был уж очень аппетитный. – На ферме нас будут кормить, и на классном часу с утра должны быть пончики.
– Пф-ф, пончики, – отмахнулся отец. – Это не еда. Скорее, антиеда.
Олли любила пончики, особенно с сахарной пудрой.
– А вот и нет, еда.
– Ладно, неважно, – сказал папа, решив не спорить. – Всё равно возьми. Никогда не знаешь, в какой момент проголодаешься.
