И все так ладно да складно выходило в его воображении, что Прокопий невольно улыбнулся собственному красноречию, да на итальянском языке… да разве Джилья не могла не помешать чужой радости?
– Любимая? – переспросила она, вскинув брови. – Да?.. Ну хорошо, если вам хочется так думать… – Улыбка змеилась на ее тонких губах, и чудилось, Джилье до смерти хочется что-то сказать, но она с великим трудом удерживает себя. – Ну хорошо. Коли вам угодно – значит, любимая. Разумеется! В таком случае мне тем более нечего здесь делать. Извольте отдать мои деньги, – она вытянула ладонь и жадно пошевелила пальчиками, – и я не стану долее вас задерживать. Каждому свое, как утверждали древние римляне. Мне – деньги и свобода, вам – счастливого пути на Русь, Аретино – вспомнить о своей любимой… – Она хихикнула, как бы подавившись этим словом, и тогда Григорий преградил путь Прокопию, который уже ринулся было из каюты, чтобы принести наконец деньги и покончить со всем, что мешало их возвращению домой.
– Погоди, – сказал брату Григорий. – И ты не спеши, красавица.
– Ты передумал? – всплеснула руками Джилья. – Ты решил продолжить то, чем мы тут занимались? Но зачем нам тогда твой брат? Или ты решил показать ему, как это делают настоящие мужчины?..
Сейчас Григорию больше всего хотелось показать брату, как настоящие мужчины стирают с лица земли подлых баб, но слишком многое он хотел узнать от Джильи, а поэтому убрал за спину так и чесавшиеся руки и сказал:
– Говори все, что знаешь о Троянде, или, клянусь Богом, ты получишь свой мешок денег… но он будет привязан к твоей тонкой шейке, которую я сверну своими руками!
Джилья метнула на него быстрый взгляд, и Григорию пришлось невольно покачать головой. В ее глазах не было ни промелька страха: в них горело неприкрытое удовольствие. Да… это не просто распутная баба, которая на все горазда. Больше всего счастлива Джилья, когда люди поступают так, как она хочет. Вот и сейчас: она сделала все, чтобы вынудить Григория задать этот вопрос. Почему? Да потому, что она еще не наигралась! Она еще не сплела всю сеть своих интриг, эта хорошенькая зеленоглазая паучиха! И ей так же хочется все рассказать, как Григорию узнать.
Но, конечно, Джилья оставалась верна себе!
– Так это правда, что ты к ней неравнодушен? – спросила она с презрительной миною. – Вот уж хотелось бы мне понять, что ты в ней нашел!
Вместо ответа Григорий, силы которого уже были на исходе, подошел к сундуку и достал со дна его резной плоский ящичек. Открыл… свет тускло блеснул на полированном дереве рукоятки, на серебристо-черном стволе дорогого пистолета германской работы: оружия редкостного, поразительной силы! Григорий засыпал на полку порох, вставил заряд. Оставалось только поджечь фитиль и наставить оружие в лоб этой твари.
Джилья облизнула губы, и Григорий понял, что близость опасности возбуждает ее так же, как близость мужчины.
– Успокойся, она тоже влюбилась в тебя! – сладострастно потянувшись, промурлыкала она. – И я ее вполне понимаю, клянусь Святой Мадонной! Она ведь рисковала жизнью ради тебя. Если бы Аретино прознал, кто открыл его обман насчет Барбаруссы, Троянда не прожила бы и часу. Он не вспомнил бы ни о том, что изнасиловал ее в монастыре, ни о ее любви и преданности, ни об их ребенке, который, конечно, погиб именно по вине Аретино!.. Да и в этом последнем своем провале Аретино сам виноват! Разве можно было связаться с этим недоумком Луиджи – и ожидать успеха?.. – Она пожала плечами и вдруг вскрикнула: – Эй, русский! Синьор Грегорио! Что это с тобой?!
Григорий тяжело оперся о край сундука, потому что ноги его не держали.
Ее изнасиловал Аретино! У нее был ребенок, который умер! Было отчего покачнуться…
– Что, тебе не по силам эта ноша? – Глаза Джильи сверкнули презрением у самых его глаз. – А ты, случайно, не из тех мужчин, которые полагают, будто женщина рождается на свет божий в то самое мгновение, когда они соизволяют бросить на нее свой снисходительный взор? И до этого времени она не живет, не чувствует, не страдает, не любит? Мужчина – да! Мужчина переживает целую жизнь! А женщина лежит в сундуке, как платье, которое уныло ждет своего часа и не знает, придет ли кому-то в голову извлечь его из затхлости и тесноты и встряхнуть, и проветрить, и дать покрасоваться перед людьми! Тьфу! – сердито плюнула Джилья. – Разве она виновата в том, что этот проклятый Марко Орландини убил ее мать, а Троянду, перепуганную девчонку, увез в Венецию? Разве она виновата, что угодила в Мизерикордию, к этой бешеной Цецилии Феррари, у которой и незабудка станет распутничать с первым попавшимся пыреем? Она не виновата, что попалась на глаза Аретино! Не виновата, что хотела жить, а не сходить с ума в монастыре! И чем же она виновата, если я решила вернуться к Пьетро и вернуть его себе? Пьетро – мой, всегда был моим и всегда будет. А Троянде нужна любовь… она рождена любить одного-единственного мужчину, да вот беда – он ей еще не попался. То есть мне казалось, что попался, но теперь я вижу, что нет!
Григорий только зубами скрипнул.
– Да чего ты к нему прицепилась? – не выдержал Прокопий и кинулся заступаться за брата. – Можно подумать, Троянда – твоя любимая родная сестра и тебе не терпится ее просватать. Сама же говоришь, что отбила у нее любовника. И в подземелье к Грине ее заманила…
– Аретино, повторяю, принадлежал мне, – надменно уточнила Джилья. – А что до подземелья… Я-то надеялась, что твой брат задушит ее в объятиях, а вместо этого он ей голову проломил.
Григорий резко, коротко вздохнул.
– И вот еще что, – уничтожающим тоном продолжила Джилья. – Запомни: тебе это пригодится в будущем. Женщины могут ненавидеть друг друга, но у них есть один общий враг – мужчина. Понял? И перед лицом этой опасности все женщины – сестры… разумеется, в том случае, если этот мужчина не нужен ни одной из них.
– А ты же только что говорила, что Троянда в Гриню влюблена! – возопил Прокопий, до глубины души оскорбленный за брата.
– Она-то да, а вот он? – фыркнула Джилья. – Кажется, бедняжке опять не повезло. Но все, хватит! Мне надоело тратить на вас время и слова. Извольте отдать мои деньги, не то…
– Не пугай, уже пуганые, – устало отмахнулся Григорий. – Поди, Прошка, принеси ей мешки. И скажи, чтоб приготовили лодку: довезти эту синьору до берега.
– О, погодите! – вдруг оживилась Джилья. – То есть деньги, конечно, давайте, но лодка зачем? Я ведь намерена покинуть Венецию, так не все ли равно, на каком корабле? Ваш не хуже прочих. Я хорошо заплачу, клянусь! – Она хихикнула. – А вы доставите меня, скажем, в Неаполь. Можно и в Ливорно, Тулон… даже в Марсель, если сойдемся в цене. Эта каюта мне нравится. – Джилья огляделась. – Конечно, тут надо прибрать, привезти мои вещи – и я буду готова путешествовать в ней.
– Это моя каюта, – уточнил Григорий. – Так что…
– Но ведь и я о том же! – Джилья приоткрыла в улыбке свой алый рот. – Разве ты еще не знаешь, что вдвоем в дороге веселей?
– Знаю, – кивнул Григорий. – Вдвоем, но не втроем. Третий – лишний! Думаю, что твое присутствие не понравится моей жене.
