– Слепень, – пояснила я.
Сердце мое стучало так сильно, что чуть ли не поднимало корсет, и я глубоко вздохнула, успокаиваясь. Я не собиралась рассказывать Джейми о своих мыслях, но отбросить их не удавалось.
Я была уверена, что Джек Рэндолл является прапрапрапрадедом Фрэнка. Так было указано в генеалогической таблице, которую Фрэнк не раз мне показывал. В сущности, он и в самом деле был предком Фрэнка – но лишь на бумаге. Род Фрэнка пошел от младшего брата Джека, который умер раньше, чем успел жениться на беременной от него любовнице. По просьбе брата Джек женился на Мэри Хоукинс и дал имя ее ребенку.
В этой генеалогической таблице не отражено еще столько жутких подробностей… Брианна была дочерью Фрэнка – и на бумаге, и в силу любви. Но длинный, острый нос и рыжие волосы едущего рядом со мной мужчины ясно указывали, чья кровь течет в ее жилах.
Но мне-то казалось – я знаю точно! Из-за этого неправильного знания я не дала Джейми убить Джека Рэндолла в Париже, опасаясь, что тогда может не родиться Фрэнк. Что случилось бы, убей Джейми Рэндолла? Я посмотрела на Джейми. Он сидел в седле очень прямо, выглядел задумчиво-настороженным и больше не вспоминал о страхах, которые обуревали нас этим утром.
Да что угодно могло случиться. А кое-чего могло и не быть. Рэндолл не пристал бы к Фергусу, тогда Джейми не сразился бы с ним на дуэли в Булонском лесу, а я… быть может, я не потеряла бы нашего первого ребенка, нашу дочь Фейт. Хотя, скорее всего, это все равно бы произошло – выкидыш обычно случается по физиологическим причинам, а не по психологическим, как в любовных романах. Но эта утрата теперь навек связана с памятью о той дуэли в Булонском лесу.
Я решительно отбросила в сторону воспоминания и обратилась мыслями не к полузабытому прошлому, а к полнейшей неизвестности будущего. Но напоследок я все же кое о чем подумала.
Ребенок. Настоящий предок Фрэнка, рожденный Мэри Хоукинс от Александра Рэндолла. Ведь он, скорее всего, есть. Причем прямо сейчас.
От копчика по спине прошла знакомая волна. Дэнис – это имя стояло в генеалогической таблице. Каллиграфические буквы бесстрастно фиксировали факт, но не раскрывали того, что за ними стояло.
Его зовут Дэнис – и вот он-то, насколько мне известно, и являлся предком Фрэнка. Больше я не знала о нем ничего – и вряд ли когда-нибудь узнаю. По крайней мере, я горячо на это надеялась. Я мысленно пожелала Дэнису Рэндоллу долгих лет и забыла о нем.
Глава 50
Добрый пастырь
Двенадцать проклятых миль! Вереница груженых повозок тянулась в обе стороны, насколько видел глаз. Поднятое ей облако пыли почти скрывало мулов, которые преодолевали поворот в полумиле отсюда. Рядом с повозками плелись покрытые коричневатой пылью люди; Уильяма тоже припорошило, хотя он старался идти как можно дальше от медленно движущейся процессии.
Жаркий день подошел к середине, а они в пути с рассвета.
Уильям приостановился, стряхнул пыль с мундира и отпил из фляжки воды с привкусом железа. Между двумя частями армии на двенадцать миль растянулись сотни беженцев и тысячи идущих с войском гражданских лиц – все с тюками, узлами и тачками, груженными добром лошадьми или мулами, которые чудом избежали внимания загребущих возниц. Этот рассеявшийся шевелящийся поток людей напоминал Уильяму полчища саранчи из Библии. Кажется, Вторая книга Моисея. Исход. Впрочем, даже если и не оттуда, сравнение все равно подходящее.
Некоторые время от времени оглядывались. То ли из страха перед погоней, то ли думая о том, что осталось позади, хотя город давно уже скрылся из виду.
Если им и грозило превратиться в соляные столбы, то лишь из-за пота, а не от острой тоски по брошенной Филадельфии. Уильям в который раз отер лоб рукавом. Лично он с радостью стряхнет филадельфийскую пыль с сапог и больше никогда не вспомнит об этом городе.
Очень хотелось навсегда забыть обо всем, что случилось в последние дни. Он и забыл бы, если б не Арабелла-Джейн. Натянув поводья, Уильям повернул коня и поехал навстречу толпе.
Могло быть и хуже – едва не стало. Его могли отправить обратно в Англию или на север, в Массачусетс, к остальным сложившим оружие солдатам. Слава Иисусу и отцу – то есть лорду Джону, – что тот заставил его выучить немецкий, а не только французский, итальянский, латынь и греческий. Помимо дивизий, которыми командовали сэр Генри и лорд Корнуоллис, в армии также было немало наемников генерала фон Книпхаузена из Гессен-Касселя, чье наречие Уильям мог воспроизвести без труда.
Пришлось проявить все дарованное ему красноречие, но в итоге Уильям стал одним из дюжины адъютантов Клинтона. Обязанности у них были нудные – ездить туда-сюда вдоль медлительной колонны беженцев, собирать отчеты, доставлять депеши и разрешать мелкие трудности, которые чуть ли не ежечасно случаются в пути. Уильям все время держал в уме, где сейчас находятся хирурги и санитары: он постоянно боялся, что ему придется принимать роды у какой-нибудь беженки – здесь было около пятидесяти беременных женщин.
Должно быть, из-за того, что он постоянно натыкался взглядом на этих мрачных, бледных женщин, на их раздутые животы, которые уравновешивались грузом на спине, он никак не мог перестать думать о…
Проститутки ведь наверняка знают, как не забеременеть? Уильям не помнил, чтобы Арабелла-Джейн делала что-нибудь такое… но спьяну он мог и не заметить.
Уильям думал о ней каждый раз, когда касался груди в том месте, где должен висеть горжет. Если бы Уильяма спросили о нем, он бы ответил, что оставил горжет вместе с мундиром. Однако рука то и дело тянулась к шее, чтобы повертеть в руках горжет, и тогда он снова вспоминал об Арабелле-Джейн.
За утрату горжета главный адъютант Клинтона, капитан Дункан Драммонд, целых пять минут читал Уильяму нотации о его характере, одежде, гигиене и ошибках, а также оштрафовал на десять шиллингов за неполное обмундирование. Однако Уильям ни о чем не жалел.
Он то и дело ожидал появления капитана Харкнесса. Подробности их встречи забылись, и Уильям не мог вспомнить, из какого тот полка, но в армии сейчас не так уж много драгун.
Уильям ехал вдоль колонны беженцев на Вестготе, гнедом широкогрудом мерине. Коню не нравилось тихо рысить, и он горячился, время от времени пытаясь сорваться в галоп, но Уильям сдерживал его. Проезжая мимо отрядов солдат, он кивал и искал взглядом капралов и сержантов, чтобы узнать, не нужна ли им помощь.
– Вода на подходе! – крикнул он особенно изможденной группке лоялистов, которые остановились у обочины передохнуть в скудной тени дубовой рощицы и повозки с их вещами.
Женщины с надеждой подняли головы, а мужчина встал и помахал Уильяму рукой.
Уильям натянул поводья, опознав в беженцах состоятельного филадельфийского торговца Эндикотта и его семью. Уильям не раз бывал в его доме на званых ужинах и танцевал на приемах с двумя его старшими дочерями.
– К вашим услугам, сэр, – он приподнял шляпу и вежливо кивнул сначала Эндикотту, а потом и женщинам. – И вашим, миссис Эндикотт, мисс Эндикотт, мисс Салли… мисс Пегги, я ваш покорный слуга.
