По-гэльски он назвал его «саксонец», и меня это удивило. Я давно не слышала, чтобы шотландец употреблял это слово в таком значении.
– Да, он англичанин. Это имеет значение?
Фактически все они до сих пор англичане – разумеется, за исключением Лафайета, фон Штойбена, Костюшко и им подобных, – но верно и то, что большинство офицеров Континентальной армии родились и выросли в Америке. Однако Ли к ним не относился.
Йен насмешливо фыркнул, словно говоря, что да, разница есть.
– Но я слышала, что его тоже приняли к себе каньен’кехака, – возразила я.
Йен помолчал, потом взял меня за руку и шепнул мне на ухо:
– Тетушка, думаешь, я перестал быть шотландцем?
Глава 55
Весталки
Меня и Джейми определили на постой к семейству Ченоуит, людям милым, хоть и несколько взволнованным, что, в общем-то, понятно. Их дом стоял на краю Коруэллс-Ферри, у единственной дороги, проходящей через все поселение. Миссис Ченоуит встретила меня в халате и со свечой в руке, но приветливо поздоровалась и проводила в маленькую спальню в глубине дома. Похоже, отсюда недавно поспешно эвакуировали нескольких юных Ченоуитов, которые, судя по многочисленным посапываниям, нашли приют в комнате родителей.
Единственная кровать в комнате была довольно большой, хотя ноги Джейми все равно будут торчать дюймов на шесть. Еще здесь стоял таз для умывания и кувшин со свежей водой. Я осторожно подняла его и напилась – горло пересохло от французского вина. Поставив кувшин, я села на кровать, ощущая себя довольно странно.
Должно быть, из-за вина. Или из-за того, что в комнате нет окон, а миссис Ченоуит заботливо закрыла за собой дверь. Комната была маленькой, примерно десять на восемь футов. Пламя свечи – яркое пятно на фоне кирпичной стены – ровно горело в неподвижном воздухе. Вдруг вспомнился дядя Лэм и тот день, когда он рассказал мне о весталках и показал голубой кремень, отколотый от храма Весты.
«Если девственница нарушит свои обеты, – говорил он, глядя на меня и двигая бровями, – ее высекут кнутом, замуруют заживо в маленьком подземном склепе, оставив стол, стул, немного воды и свечу. И там она умрет, когда закончится воздух».
Я обдумывала это с болезненным любопытством – тогда мне было лет десять, наверное, – и спросила, как весталка может нарушить свои обеты? Дядя Лэм не любил кривить душой. Тогда я и узнала так называемую «правду жизни». И хотя дядя Лэм уверял меня, что культа весталок давно уже нет, я все же решила не быть девственницей. Так, на всякий случай. В целом хорошее решение, хотя секс с мужчинами имел некоторые специфические побочные эффекты.
Перед уходом Йен принес мои седельные сумки и свалил их в углу. Я нашла зубную щетку и порошок, хотя чистить зубы накануне битвы абсурдно. Пусть и не настолько, как выравнивать шезлонги на борту «Титаника»… Надеюсь, что не настолько.
Я знаю, что Вашингтон и маркиз выживут, что бы ни приключилось в ближайшее время. Странно думать о них как о людях, а не именах в книге. Вспомнились расширенные поры на носу Вашингтона, когда он склонялся над моей рукой; шрамики от ветрянки на его щеках; исходящий от него запах крахмала и пота, вина и пудры для парика – а он носил парик, невзирая на жару; тошнотворно-приторная вонь больных зубов… Я взяла зубную щетку и решительно принялась за дело. А еще от Вашингтона пахло кровью. Десны у него кровоточат, что ли?
Я сняла платье, рубашку и корсет и стояла в сорочке, одергивая ткань, чтобы хоть немного охладиться. Безуспешно, лишь заколебалось пламя свечи. Я задула свечу и легла в постель.
Вряд ли я засну. Адреналин бурлил в крови еще с того дня, как мы выехали из Филадельфии, однако теперь он слегка поутих. Разговоры за ужином затрагивали общие темы, но в воздухе витало напряженное предощущение грядущих событий. Их наверняка принялись обсуждать, когда мы с Йеном ушли и тарелки были убраны… Еще никогда я не находилась так близко к военному совету, и мысль об этом порождала во мне дрожь.
Разумеется, я волновалась – как и мужчины. Но если направить волнение в нужное русло, оно может принести пользу. Именно этим сейчас Вашингтон с генералами и занимались: составляли планы, распределяли войска, вырабатывали стратегии… Жаль, что я не там. Все лучше, чем лежать в кромешной тьме, вглядываясь в унылую пустоту… Гадкий способ умереть.
Я села, хватая воздух ртом, и кинулась к порогу. Ни звука, ни отблеска света из-под двери. Я нашарила на полу туфли и плащ, надела их и выскользнула из комнаты. Прокравшись по утопающему в сумраке дому, я миновала тлеющий камин и вышла наружу.
Щеколда не задвинута – должно быть, Ченоуит вышел и собирался скоро вернуться. Оставаться снаружи, когда дверь закроют, наверняка небезопасно, но уж лучше я ночью окажусь в одной сорочке посреди военного лагеря, чем буду спать – точнее, не спать – в гробнице. К тому же один из малышей Ченоуитов недавно описался в кровати.
Я шла по дороге, внимания на меня никто не обращал. Таверны и трактиры переполнены, их клиенты шатаются по всей дороге. Солдаты Континентальной армии в сине-коричневых мундирах куражились, вызывая, как им казалось, зависть у ополченцев. Женщин здесь тоже оказалось немало, причем не только шлюх.
Но лучше всего был воздух – пусть и не прохладный, но уже и не душный.
Избегнув заточения в комнате-гробнице, я радовалась свободе – и незаметности: я высока ростом, а плащ и заплетенные в косу волосы в темноте делали меня похожей на ополченца. Дважды на меня никто и не взглянул.
На улице и в лагере царило возбужденное веселье. Я узнала это ощущение, и меня будто перенесло во времени – я нередко испытывала нечто похожее перед сражениями, начиная с Франции 1944 года и заканчивая Престонпанс и Саратогой. Иногда в этом предощущении сражения сквозил страх – или что похуже. Вспомнилась ночь перед битвой при Каллодене, и меня охватил такой озноб, что я пошатнулась и прислонилась к стене дома.
– Друг Клэр? – удивленно спросил кто-то.
– Дензил? – Полуослепнув от света факелов, я прищурилась на появившуюся передо мной фигуру.
– Что ты здесь делаешь? – Встревожился Дензил. – Что-то случилось? Это из-за Джейми?
– Ну, можно сказать, что я здесь из-за Джейми, – ответила я, взяв себя в руки. – Но ничего такого не случилось. Я просто вышла подышать воздухом. А ты что здесь делаешь?
– Я шел за пивом, – сказал он и, взяв меня под руку, повел по улице. – Идем со мной. Не нужно тебе быть на улице среди солдат. Те из них, кто еще не пьян, скоро напьются.
Я не возражала. Его рука внушала спокойствие и удерживала меня в стороне от странных ночных течений, которые без предупреждения невольно утягивали меня обратно в прошлое, потом в будущее и опять обратно.
– А где Рэйчел и Дотти? – поинтересовалась я, когда мы в конце улицы повернули направо и принялись лавировать между кострами и палатками.
– Рэйчел ушла с Йеном, я не спрашивал куда. Дотти в нашей медицинской палатке, разбирается с острым несварением желудка.
