— Тем не менее, — сказал Оливейра, — ты еще не совсем пропала.
— Прошу тебя, дай мне жить спокойно. Поверь, я сама знаю, как мне жить. Я живу как живется, и мне хорошо. Здесь, где мои дела и мои друзья.
— Давай давай, перечисли. Это помогает. Надо всему дать название, тогда не будешь никуда падать. Вот стоит тумбочка, вот задернутая занавеска, Клодетта живет все в том же доме, Дантон, тридцать четыре, не помню точно, и твоя мама пишет тебе письма из Экс-ан-Прованса.
[577] Все в порядке.
— Ты пугаешь меня, латиноамериканское чудовище, — сказала Пола, прижимаясь к нему. — Мы же договорились, в моем доме не говорить про…
— Про цветные мелки.
— Про все про это.
Оливейра закурил «Голуаз» и посмотрел на сложенную пополам бумажку, которая лежала на тумбочке:
— Направление на анализы?
— Да, сказали сделать как можно скорее. Потрогай здесь, сейчас хуже, чем неделю назад.
Была почти ночь, и Пола казалась похожей на одну из женских фигур Боннара
[578] — она лежала на кровати, освещенная закатными лучами света, падавшими из окна, будто окруженная зеленовато-желтым сиянием. «На рассвете явится подметальная машина, — подумал Оливейра, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в грудь, в то самое место, куда она только что нерешительно указала. — Только она не поднимется на пятый этаж, никогда не слышал, чтоб подметальная или поливальная машина поднялась на пятый этаж. Разве что завтра придет художник и в точности срисует этот тонкий изгиб, где появилось какое-то уплотнение…» Ему удалось перестать об этом думать, по крайней мере когда он целовал ее, ему удалось не думать ни о чем, кроме поцелуя.
(-155)
65
Образец удостоверения члена Клуба
Грегоровиус, Осип.
Без родины.
Луна, полная (обратная сторона Луны еще была невидимой в те доспутниковые времена) кратеров, морей, лунной пыли?
Имеет обыкновение одеваться в черные, серые, темные тона. Никто никогда не видел его в костюме. Есть люди, которые говорят, что у него их три, но он их комбинирует, надевая пиджак от одного костюма с брюками от другого. В этом не так уж трудно убедиться.
Возраст: говорит, что ему сорок восемь.
Профессия: интеллигент. Двоюродная бабушка посылает ему скромное содержание.
АС 3456923 (действителен на полгода, потом продлевается. Продлевалось уже девять раз, каждый раз все с большими трудностями).
Место рождения: Боржок (дата рождения скорее всего неправильная, судя по заявлению Грегоровиуса, которое он сделал в полицейском управлении Парижа. Основания для такого предположения находятся в полицейской картотеке).
Место рождения: в год, когда он родился, Боржок входил в состав Австро-Венгрии. Мадьярское происхождение очевидно. Ему самому нравится называть себя чехом.
Место рождения: возможно, Великобритания. Грегоровиус, видимо, родился в Глазго от отца-матроса и матери — сухопутной жительницы, как результат вынужденной стоянки, суматошной погрузки, выпитого эля и симпатии ко всему иностранному со стороны мисс Марджори Бэбингтон, прожирающей по адресу: Стюарт-стрит, 22.
Грегоровиус охотно живописует свою предысторию и с удовольствием позорит своих матерей (у него их три, когда выпьет), приписывая им беспутные нравы. Герцогиня Магда Разенсвил, которая появляется в его рассказах после виски или коньяка, была лесбиянкой и автором псевдонаучного трактата о carezza
[579] (переведенного на четыре языка). Мисс Бэбингтон, облик которой проступает под действием джина, кончила тем, что стала проституткой на острове Мальта. Образ третьей матери является неразрешимой проблемой для Этьена, Рональда и Оливейры, свидетелей ее появления по ходу поглощения божоле, кот-дю-рон или бургундского алиготе. Зовут ее то Галль, то Адгаль или Минти, живет она то в Герцеговине, то в Неаполе, ездит в Соединенные Штаты с водевильной труппой, она первая женщина в Испании, которая курит, она же продает фиалки у входа в Венскую оперу, изобретает противозачаточные средства, умирает от тифа, живет, правда, уже ослепнув, в Уэрте,
[580] сбегает с шофером русского царя из Царского Села, не дает покоя своему сыну в високосные годы, занимается гидротерапией, состоит в сомнительной связи с одним священником из Понтуаза, умерла при родах Грегоровиуса, который ко всему прочему является еще и сыном Сантос-Дюмона.
[581] Свидетели заметили, что каким-то необъяснимым образом все эти последовательные (или одновременные) версии судьбы третьей матери всегда переплетаются с упоминаниями о Гурджиеве,
[582] которого Грегоровиус то почитает, то, в равной степени, ненавидит.
(-11)
66
Разные стороны Морелли, то он похож на Бувара и Пекюше,
[583] то он составитель литературного альманаха (иногда он называет «Альманахом» все, что он написал).
Ему бы хотелось нарисовать некоторые из своих идей, но у него ничего не получается. Рисунки, которые попадаются на полях его заметок, ужасны. Навязчивое повторение какой-то сбивчивой спирали, в ритме, похожем на тот, которым отличается ступа в Санчи.
[584]
Он работает над одним из бесчисленных финалов своей неоконченной книги и уже изготовил макет. Первая страница содержит всего одну фразу: «В глубине души он знал, что дальше идти нельзя, потому что дальше ничего нет». Вся страница исписана этой фразой и производит впечатление стены, преграды. Нет ни точек, ни запятых, ни полей. Это действительно стена, сложенная из слов, показывающая смысл фразы, барьер, о который ударяешься и за которым ничего нет. Но в нижнем правом углу страницы в одной из фраз нет слова «дальше». Внимательное око заметит выемку среди кирпичиков стены и свет, который проникает сквозь нее.
(-149)
67
Я зашнуровываю ботинки, я всем доволен, насвистываю и вдруг чувствую, что несчастлив. Но на этот раз я тебя поймал, моя тоска, я ощущал твое приближение еще до того, как осознал рассудком, который пытался тебя отрицать. Было похоже на боль в желудке серого цвета. И почти сразу же (нет, позже, на этот раз ты меня не обманешь) появился ряд внятных повторений и объяснительная мысль, которая всегда наготове: «Придется прожить еще один день, и т. д.». Откуда следует: «Меня одолевает тоска, потому что… и т. д.».
