(-132)
33
«Он намеренно оставил меня одного, — подумал Оливейра, выдвигая и задвигая ящик тумбочки. — Не то из деликатности, не то ловушку подстроил — это как посмотреть. Может, стоит сейчас на лестнице и подслушивает, как дешевый садист. В ожидании кризиса в духе Карамазова или какого-нибудь приступа в духе Селина. Или, за первой рюмкой кирша, плетет свои герцеговинские кружева, а за второй, сидя в заведении Бебера, мысленно комбинирует карты таро и обдумывает, как обставить прибытие Адгаль. Пытка надеждой: Монтевидео, Сена или Лукка. Варианты: Марна, Перуджа. Но тогда ты действительно…»
Он прикурил «Голуаз» от окурка, еще раз осмотрел ящик, достал роман, подумал что-то смутное насчет жалости в качестве темы для диссертации. Жалость к себе самому: это уже лучше. «Я никогда не рассчитывал на счастье, — подумал он, рассеянно листая книгу. — Это не обвинение и не оправдание. Nous ne sommes pas au monde. Donc, ergo, dunque…
[397] Почему я должен ее жалеть? Потому что я нашел ее письмо к сыну, которое на самом деле написано для меня? Я — автор полного собрания писем к Рокамадуру. Для жалости нет причин. Оттуда, где она сейчас, своими пылающими, словно башня, волосами, она сжигает меня издалека, она разрывает меня на куски одним своим отсутствием. Тра-та-ти, тра-та-та. Она прекрасно обойдется без Рокамадура и без меня. Прелестная голубая стрекозка, летя к солнцу, иной раз ударяется о стекло, нос в крови, трагедия. А через две минуты она уже весела и покупает какую-нибудь открытку в канцелярском магазине, а потом мчится на почту, чтобы послать ее в конверте подруге с нордическим именем, одной из тех, что разбросаны по всему свету, проживающей в какой-нибудь невероятной стране. Как можно испытывать жалость к кошке, к львице? Механическая жизнедеятельность, очень похоже на регулярные вспышки молнии. Моя единственная вина в том, что у меня не хватило горючего, чтобы она как следует согрела около меня руки и ноги. Она выбрала меня, приняв за пылающий костер, а я возьми да и окати ее холодным душем. Бедняга, черт бы все побрал».
(-67)
В сентябре 80-го,
[399] спустя несколько месяцев после
Читаешь, бывает, иной плохо написанный роман, да
кончины моего отца, я решил отойти от дел, передав их
еще и скверно изданный, и спрашиваешь себя, как та-
другой фирме, тоже занимающейся производством хере-
кое может быть интересным. Подумать только, сколько
са на тех же правах, что и моя; я, как мог, реализовал
долгих часов потрачено на поглощение этого остывшего
кредиты, оформил права наследства, передал магазинчи-
безвкусного варева, на бездарное чтение «Elle» и «Fran-
ки со всеми имеющимися в них товарами и перебрался
се Soir», скучных журналов, которые давала мне Бэбс;
жить в Мадрид. Мой дядя (родной брат отца), дон Ра-
И перебрался жить в Мадрид, и ведь надо же, стоит
фаэль Буэно Гусман-и-Атаиде, предложил мне жить у
проглотить пять или шесть страниц, как тебя затягива-
него; но я воспротивился этому, дабы не потерять свою
ет, и ты уже не можешь оторваться от чтения, вроде как
независимость. В конце концов мне удалось как-то все
не можешь перестать спать или мочиться, ох уж это
уладить, не утратив преимуществ личной свободы и со-
рабство кнута и пряника. В конце концов мне удалось
хранив радушное отношение моего родственника; я снял
как-то все уладить, подобная манера выражаться идет
квартиру неподалеку от его дома, так что я был предо-
из времен, когда меня еще не было на свете, и нужна
ставлен самому себе, как и хотел, или наслаждался теп-
для того, чтобы донести какие-нибудь архипрогнившие
лом семейного очага, когда чувствовал в том необходи-
мысли, которые передают из рук в руки, как деньги, от
мость. Этот достопочтенный сеньор жил, вернее, мы жи-
одной генерации к другой дегенерации, te voilà en plaine
ли в квартале, где раньше был Поситос. Квартира моего
echolalie.
[400] Наслаждался теплом семейного очага, здоро-
дяди занимала весь главный этаж и стоила восемнадцать
во сказано, просто мать твою, как здорово. Ах, Мага, ну
тысяч реалов, она была красивая и светлая, хотя и слиш-
как можно было глотать эту остывшую похлебку, и ка
ком просторная для такой семьи. Я разместился внизу,
кого черта мне дался этот Поситос, че. Сколько времени
в квартире поменьше, чем на главном этаже, но тоже
ты потратила на чтение подобных вещей, убежденная,
слишком большой для меня одного, которую я шикарно
видимо, что это и есть настоящая жизнь, и ты права,
обставил, со всеми привычными для меня удобствами.
это жизнь, и потому следовало с этим покончить. (Глав-
Мое состояние, слава богу, позволяло это с лихвой.
ный этаж, это какой же?) Иной раз, вечером, когда я,
Мое первое впечатление от внешнего облика Мад-
обойдя стенд за стендом египетский отдел Лувра, воз-
рида — это приятное удивление, ведь я не был там со
вращался домой, мечтая о мате и сладкой булочке, я
времен Гонсалеса Браво.
[401] Меня приятно поразили кра-
заставал тебя у окна погруженной в неотрывное чте-
сота и простор новых районов, скорость средств сооб-
ние какого-нибудь жуткого толстенного романа, иногда
щения и очевидное улучшение внешнего вида зданий,
