После завтрака Джуна по дороге на работу забрасывала девочек в школу, оставляя его мыть посуду, тоже принимать душ и собираться в лабораторию. Они не сговаривались – просто так сложилась их домашняя жизнь. Праксу она нравилась. Приключений с него хватило на всю жизнь. И работалось ему лучше, когда все шло по накатанной.
Он подсластил себе чай тем же сиропом, которым поливал оладьи, расставил тарелки и стаканы и уже сел на свое место перед рисом и яйцами, когда вошла Джуна, по обычаю всех матерей в истории подгоняя перед собой девочек, будто пастух овечек.
Мэй в это утро была смирнее обычного, Наталия чуть веселее, но все в пределах допуска. Джуна приглушила музыку, чтобы не мешала застольному разговору. Пракс не заметил, когда разговор свернул на опасную дорогу.
– Что такое «сопротивление»? – спросила Наталия. Серьезный трезвый тон у такой малышки был чуточку комичен.
– Это показатель прохождения электронов через разные материалы, – объяснил Пракс. – Видишь ли, нам представляется, что ток течет по проводам, как вода по трубам. А на самом деле, когда переходишь на квантовый уровень, все гораздо сложнее, хотя это очень-очень хорошая модель.
– А модель – это способ что-то понять, – вспомнила Наталия. Девочка гордилась собой – это объяснение она слышала от них с Джуной довольно давно. Пракс полагал, что Наталия еще не доросла до таких сложностей, но, как видно, девочка запомнила. Впрочем, и Мэй иногда удивляла отца глубиной понимания.
– Да, – согласился Пракс, – именно так. Так вот, сопротивление показывает, насколько легко или трудно электронам протекать в какой-то среде.
Наталия наморщила лобик. Мэй отвела взгляд, а Джуна вдруг замерла. Странно. Видимо, он не сумел объяснить понятно для девочек. Пракс попробовал заново:
– Представьте себя толстую соломинку. – Он показал руками. – Через нее пить сок очень просто. А если взять тонюсенькую соломинку, через нее вытянуть сок из стакана будет очень трудно. Большая соломинка похожа на материал с малым сопротивлением, а тонкая – с большим.
Наталия очень серьезно кивнула. Такое лицо Пракс видел у нее, когда девочка задумывалась над трудной задачей.
– Это хорошо или плохо? – спросила она.
Пракс рассмеялся.
– Не хорошо и не плохо. Так устроен мир. Например, если тебе нужна цепь с низким сопротивлением, а у нее высокое, ты такую цепь хорошей не назовешь. Но только потому, что тебе нужна была другая. А там, где тебе нужно высокое сопротивление, та же самая цепь окажется хорошей. Здесь нет правильного или неправильного, это просто свойство вещей.
– Пора идти, – слишком резко вмешалась Джуна. Таким голосом она говорила, когда ее что-то тревожило. А ведь до выхода еще оставалось добрых пятнадцать минут. Может, что-то случилось у нее в лаборатории биопленок?
Оставшись один, Пракс снова сделал погромче музыку, убрал посуду, принял душ и переоделся в рабочее. Комнаты без них выглядели странными, а лишнее время немного пугало своей пустотой. Всю дорогу к станции трубы Пракс беспокоился, не забыла ли Мэй принять лекарство. Он собирался просмотреть в трубе новые данные по пищевым дрожжам, но взгляд все время срывался с ручного терминала на экран, укрепленный напротив. На нем крутили новости, но текста было не разобрать за дребезжанием вагона и голосами попутчиков. Где-то вели бой корабли – он не понял где. Земля, Япет, Паллада, Церера, Марс… В пустоте между ними, вдали от всего. Бой мог идти где угодно. Пракс только потому был уверен, что не здесь, что молчал сигнал тревоги.
На центральной станции половина пассажиров прошаркала в сводчатый переходник, уступив место встречному потоку. Среди вошедших было шесть человек в форме Свободного флота. Флотские теперь открыто носили личное оружие и держались нагловато. С ними были две девушки из штатских. Они пересмеивались, заигрывали с мужчинами. Старшей вряд ли больше двадцати. Не так уж намного старше Мэй. В самом деле… Пракс еще раз глянул новости и уткнулся в ручной терминал. Сосредоточиться по-прежнему не удавалось, но почему-то при представителях Свободного флота хотелось потупить взгляд. Сердце чуть зачастило, спина напряглась. Он ничего плохого не сделал, но ощущение угрозы и чувство вины в таком тесном родстве, что одно редко обходится без другого.
В нижнем университете их заставляли слушать и гуманитарные курсы: литературу, драму, восприятие искусства. Для общего кругозора. Пракс тогда выбрал философию, надеясь найти в ней некоторую научную строгость. С тех пор почти все забылось, десятилетия нейропластической перестройки вымыли воспоминания. То, что осталось, вспоминалось фрагментами, как давний сон. Но сейчас, когда он вжимался в сиденье вагона, несущего его к поверхности, чувствовал позвоночником гул и вибрацию, слышал слишком громкий хохот солдат, один момент он вспомнил живо и ярко. Профессор – тучный лысеющий мужчина с румянцем пьяницы и так отягощенный интеллигентностью, что вокруг него менялась кривизна пространства, вскинул руку, провозглашая: «Ужас обыденности!» Помнится, это было что-то из Хайдеггера, но здесь и сейчас Пракс понял эти слова куда лучше, чем понимал тогда.
Сейчас так и было. Ужас стал обыденностью.
Он надеялся с утра заняться своей темой, но Хана и Брайс перехватили его еще на подходе к лаборатории, пристроились рядом.
– Я посмотрел открытый раздел. Там что-то не заладилось с переносом данных, – говорил Хана. – В директории показатели на штамм восемнадцать только до девятого поколения.
– Нет-нет, – успокоил Пракс. – Я знаю, это я еще не внес новых. Собирался, да отвлекся.
Брайс сдавленно хмыкнула. Пракс ее понимал и не позавидовал бы ей. После смерти Карвонидес девушке пришлось вместе с собственной работой справляться за погибшего куратора. Пракс не первый день собирался перенести все существенные данные в открытый раздел. Он сам не знал, почему до сих пор не собрался. Просто всякий раз что-то мешало.
– Босс, – сказал Хана. – Нам нужны последние данные по восемнадцать-десять. Или нам начать новую серию?
– Незачем вам начинать новую серию, – возразил Пракс.
Они подошли к дверям его лаборатории. Хана сунул руки в карманы, выпятил челюсть, нацелил взгляд сантиметров на десять влево от Пракса.
– Знаю. Но…
– Я прямо сейчас все сделаю, – перебил Пракс. – Дайте мне полчаса.
Он нырнул к себе и плотно закрыл за собой дверь. Хана с Брайс помаячили еще за матовой стеклянной створкой и ушли. Пракс сел к столу. Ему хотелось проверить уровень воды и взять новые образцы из гидропонного. Он несколько минут боролся с искушением, оттягивая выход в раздел Карвонидес. Но он обещал: сейчас же, и в самом деле опыты на животных надо было продолжать.
Он вывел директорию сотрудников, ввел свой код доступа и подождал, пока система проверит биометрию. Потом, глубоко вздохнув, задавив подступающий ужас, вошел в материалы покойницы. Это была его обязанность. Никаких причин для беспокойства.
Две сводки были в состоянии редактирования, их для переноса пришлось закрыть. Простое дело, но несколько секунд оно заняло. Придется и ее переписку просмотреть. Проверить, не следует ли переслать что-то Брайс или наверх, к Макконнелл. В личные сообщения совать нос ни к чему, да, наверное, лучше бы ему и не знать лишнего. Только вот в теме одного сообщения мелькнуло имя Джеймса Холдена. «Новое видео Джеймса Холдена с Цереры». Джеймса Холдена, который спас Мэй. И самого Пракса. И всех. Пракс не собирался открывать сообщения. Это вышло на рефлексе. «Вроде бы интересно – ну-ка, что там?»
