— Гектор, помоги мне! — прошептала Андромаха, стискивая кулаки, всеми силами взывая к образу своего мужа, которого так и не ощутила мёртвым, мысленно прося передать ей волю, выдержку и мудрость, которые так часто помогали ему побеждать.
Она вошла в зал почти одновременно с Пандионом и мирмидонскими воинами, пришедшими сюда со стороны центральной лестницы, и те разом склонились перед нею. Она ответила наклоном головы и подошла к креслу Неоптолема, покрытому огромной львиной шкурой. (Как-то Неоптолем говорил ей, что это — шкура льва, которого его отец убил, будучи семилетним мальчиком и сражаясь одновременно со львом и львицей). Только на одно мгновение Андромаха заколебалась. «Не думай, садись!» — то ли она сама себе это сказала, то ли ей померещился голос Гектора...
Когда спустя несколько мгновений в зал вошёл Менелай, сопровождаемый Фениксом, он невольно остановился в дверях, если не потрясённый, то изумлённый сверх меры. Царь Спарты никогда прежде не видел Андромаху, лишь слыхал от других о её красоте, о её особом, необычайно нежном облике. И он не разочаровался: женщина, что сидела перед ним среди складок светлого меха, была прекрасна. Но она была другая, не такая, как о ней говорили. Всё — огненно-алый пеплос, скрывший отчасти хрупкость фигуры, блеск золотого венца над бронзовым блеском волос, спокойная величавость позы, твёрдый, почти грозный взгляд изумрудных глаз, — всё являло царицу, а не троянскую рабыню, из прихоти взятую в жёны юным царём. По бокам кресла, немые и напряжённые, стояли мирмидонцы, а у ног женщины лежал громадный пёс, чей золотистый мех почти сливался с мехом льва. Менелай сразу узнал его — он хорошо помнил Тарка.
Андромаха молчала, ожидая, пока вошедший заговорит первым. Рука царицы лежала на голове собаки, и Тарк, вовсе не обманутый её внешним спокойствием, был весь напряжён. Менелай прекрасно видел — одно её, пускай и невольное, движение, и даже мирмидонская стража не успеет остановить Ахиллова пса... Да и не станет останавливать!
Он овладел собой и поклонился.
— Я приветствую тебя, царица Эпира, прекрасная Андромаха!
— Привет тебе, царь Спарты, доблестный Менелай! — ответила она. — С чем ты пришёл ко мне?
— Прежде всего, я хочу узнать от тебя, что с твоим супругом, — тихо ответил Менелай. — Мне сказали, что он жив.
— Он жив, — подтвердила Андромаха. — И я верю, что он понравится.
Она смотрела на спартанского царя, и перед ней тоже представал совсем другой Менелай, не тот, какого она себе представляла (прежде и Андромаха видела сто лишь с высоты Троянской стены во время сражений). Он пришёл к ней без доспехов и без оружия, в простом тёмном хитоне и плаще. Золотой венец на пробитых сединою волосах лишь усиливал простоту наряда и подчёркивал бледность лица и тёмные тени, что легли возле глаз. Печаль и тревога были в его взгляде. Ни надменности, ни злобы, ни хитрости.
— Я тоже надеюсь, что Неоптолем не умрёт, — сказал Менелай тем же негромким голосом. — И я прошу тебя верить мне, царица: у меня не было и в мыслях желать его смерти. Я не имею никакого отношения к той подлости, которая совершилась в храме Артемиды.
Андромаха еле заметно сжала пальцы на затылке Тарка, и верхняя губа гигантского пса чуть приподнялась, открывая страшные клыки. Он заворчал и ещё сильнее напрягся.
— Лежать, Тарк! — властно приказала Андромаха и вновь посмотрела в глаза Менелаю. — В таком случае кто устроил это покушение, царь? У них были спартанские мечи, и наши воины узнали некоторых из них. А позже один из раненных Неоптолемом убийц пришёл в себя и, перед тем как испустить дух, сказал, что он из Спарты. Кто послал их, Менелай?
— Моя дочь Гермиона, обезумевшая от ревности к тебе, — ответил он спокойно. — И во главе их был мой племянник Орест, который давно и отчаянно влюблён в Гермиону. Видишь, я говорю тебе правду.
Царица кивнула.
— Их осталось в живых пятеро, — медленно произнесла она. — Пятеро убежали из храма и, вероятно, вернулись в гавань.
— Четверо, — усмехнулся Менелай. — Пятый умер от раны в спине... Ты хочешь, чтобы я их выдал тебе?
Андромаха усмехнулась в ответ.
— Своего племянника ты ведь не выдашь, а он был главой заговора.
Менелай покачал головой.
— Я не люблю Ореста, Андромаха. Он совсем не похож на Агамемнона, он мне не близок... И я меньше всего хотел бы, чтобы он стал мужем моей дочери, хотя, если сказать честно, она мне тоже не близка. Но его я просто опасаюсь: человек, который убил свою мать, не может быть нормальным. Я бы выдал его тебе вместе с остальными тремя, которых я приказал взять под стражу, но ведь Орест — подданный своей сестры, царицы Микен Электры. Она, как я думаю, тоже не любит его и вряд ли о нём пожалеет, но ей только дай предлог для ссоры со Спартой! А ещё больше она бы обрадовалась, если бы Спарта вступила в войну с Эпиром, потому что тогда ослабнут оба царства, и она сможет укрепить своё могущество... Так что же, дадим ей такую возможность, Андромаха?
Менелай смотрел царице в глаза, и та видела, что он не лжёт. Его голос звучал устало и тускло. Он действительно не хотел ссоры и войны, она это понимала.
— Что же нам делать в таком случае? — спросила она прежним, чистым и абсолютно невозмутимым голосом.
— Ты поверишь мне, если я поклянусь, что сам предам смерти троих уцелевших преступников? — тихо спросил Менелай. — Я мог бы их доставить сюда, но тогда все спросят, где четвёртый? И вряд ли пристойно будет говорить, что он тоже умер от ран, как это случилось с пятым...
Он сделал паузу, должно быть, думая, что царица прервёт его новым вопросом. Но та молчала, ожидая, пока Менелай скажет всё до конца. Мирмидонцы, блистая доспехами и оружием, стояли по бокам её кресла, как каменные. И недвижно, грозно застыл у её ног золотистый пёс Ахилла. Во всём этом было что-то настолько торжественное и одновременно таинственное, что у царя Спарты, никогда не страдавшего трусостью, слегка дрогнуло сердце. Он вспомнил о кораблях, загородивших его судам выход из бухты, о гневном молчании толпы эпирских жителей, мимо которых он недавно прошёл перед тем, как войти во дворец. Что это всё означает? Месть за сожжённую Трою?
Высокая тень скользнула по стене и встала за креслом Андромахи. Менелаю вдруг стало холодно. «Гектор!» — пронзила сознание одуряющая страхом мысль.
У него хватило мужества слегка повернуться и посмотреть назад. За его спиною стоял старый Феникс, перед тем остановившийся у входа в зал, но теперь подошедший ближе. Это его тень упала на стену позади царицы.
Менелай понял, что готов разразиться истерическим смехом, и поспешно опустил голову, чтобы Андромаха не успела заметить его смятения. Но она заметила.
— А как же с Орестом, царь? — вновь прозвучал её мелодичный голос. — Троих ты убьёшь, а он? Он вернётся в Микены?
— Нет! — почти с бешенством выдохнул Менелай. — Он поедет со мною в Спарту. Сразу по приезде я выдам Гермиону замуж за одного из моих друзей, который давно этого добивается. Думаю, теперь и она согласится, лишь бы причинить боль Оресту.
