— Не сочти за дерзость... Вот сюда. Обед я заказал на сегодня добрый: я верил, что твои переговоры с фараоном буду т успешны, и ты станешь моим гостем, а не пленником подземной тюрьмы в храме Птаха. Чувствуешь, как вкусно пахнет? Думаю, это — тушёная рыба с соусом из слив и винограда, мясо белой антилопы
[16], зажаренное на вертеле, голуби с соком лимона, сваренные в масле бобы и варёные зёрна граната. Не знаю, успели ли повара испечь нам журавля, но, в конце концов, можно съесть его и завтра. Главное, чтобы было вдоволь вина, но, видишь — Альда уже позаботилась. Поразительная женщина! Сюда, сюда! Ага! Что я говорил? Стол просто ломится!
При всём своём волнении и тревоге Гектор, как всякий молодой и здоровый мужчина, не устоял перед этим перечислением яств, а главное, перед сокрушительным ароматом, хлынувшим им навстречу из просторной комнаты, куда они входили. В комнате царил полусумрак: ставни были закрыты, чтобы спасти помещение от жары, но по углам полыхали светильники, бросая светлые блики на уставленный посудой стол. Рабы внесли воду для омовения.
— Садись же и окажи честь моему гостеприимству! — воскликнул Сети, просто соблюдая приличия: они оба уже были за столом, и вскоре изобилие на нём изрядно оскудело. Особенно досталось кувшинам с тонким фиванским вином
[17].
Это вино, очень ароматное и нежное, казалось на вкус не особенно крепким, но через некоторое время било в голову, почти как хлебное вино амазонок. К тому же Гектор, голодавший двое суток, боялся есть слишком много, а силы его ещё далеко не восстановились, и вскоре герой понял, что коварный напиток берёт над ним верх.
— Ты простишь меня, Сети, сели я уйду из-за стола и попрошу позволения лечь? — спросил он, с неудовольствием замечая, что его язык слегка заплетается.
— Лучше ничего и не придумаешь! — вскричал Сети, тоже начавший хмелеть. — Мудр тот, кто ложится перед закатом и встаёт перед рассветом, как говорит одна из наших пословиц. Правда, я терпеть не могу ни того, ни другою, но вино умудрило и меня!
Глава 4
Гектор проснулся от очень странного звука. Точнее, не странного, а как будто незнакомого, но при этом что-то больно и остро напомнившего. Что это был за звук, он во сне даже не понял. То ли кто-то тихо-тихо затыкал и тут же умолк, то ли мяукнул котёнок — не жалобно, но ласково, то ли кто-то кого-то позвал на непонятном языке.
Троянец вздрогнул, открыл глаза, осмотрелся.
Большая, с высоким потолком комната, в которой он находился, была обставлена просто и неброско: широкая кровать, два кресла из ароматного эфиопского сандала, высокий ларь с несколькими дверцами, разрисованный цветами лотоса, столик, на котором стояла ваза с цветами, и другой — с изящным кувшином и бокалом для питья. Две ниши, одна против другой: в той, что была позади постели — фигурка Изиды с младенцем Гором
[18] в руке, в другой, завешенной полупрозрачной тканью — круглая ваши из тёмного камня. По бокам этой ниши стояли два светильника, сделанные в виде фигур бога Анубиса
[19]. Вечером, накануне, они горели, это горой ясно вспомнил, но сейчас огонь в них угас. Комнату ярко освещала почти полная луна, висящая в серебряном небе за распахнутым окном. Кисейная занавеска, казалось, тоже светилась, впитывая лунный свет.
Гектор встал и, подхватив с кресла набедренную повязку, небрежно обвязал её вокруг талии.
Ночь была тиха и торжественна. Даже цикады лишь изредка подавали голос, заколдованные луной.
И тут таинственный звук повторился. Снова кто-то пискнул, затем негромко и ласково заворковал. Это было совсем близко, где-то в соседнем помещении или сразу за ним.
Троянец приоткрыл дверь — за нею никого не было. Смежный с его комнатой покой был длинный, скорее коридор, нежели комната, с тремя окнами во внешней стене. Ставни на них были закрыты, лунный свет сочился сквозь прямоугольные прорези каждого ставня и сквозь щели.
Тихое воркование послышалось громче. Движимый необъяснимым любопытством и полуосознанной тревогой, Гектор прошёл по коридору, толкнул дверь и почти сразу понял, что, вероятно, совершил ошибку: он знал, что у египтян приняты отдельные женские покои, и что появление в них постороннего мужчины может быть расценено хозяином как оскорбление.
Между тем он оказался, судя по всему, именно на женской половине дома: уютная, обтянутая кисейными занавесями, обставленная светлой изящной мебелью комната, пара женских платьев, висящих на крючках, браслеты, лежащие на отделанном слоновой костью столике, явно слишком узкие для мужской руки, — всё говорило о том, что живёт здесь именно женщина — возможно, это были покои Альды, а быть может, у Сети была наложница, о которой он предпочёл умолчать...
Гектор огляделся. Сперва ему показалось, что в комнате никого нет. Но тут же он увидел в неглубокой нише невысокую скамью, и на ней — продолговатый предмет, невероятно знакомый, ибо почти у всех народов он выглядит почти одинаково... Это была детская колыбель! И конечно, именно из неё доносилось нежное щебетание, которое сразу привлекло внимание героя.
Понимая, что совершает глупость за глупостью, Гектор подошёл и наклонился над колыбелькой. Столик, на котором та стояла, был сделан в виде качалки, и даже от слабых движений младенца она подрагивала и слегка колебалась из стороны в сторону. В колыбели, выпроставшись из тонких светлых пелёнок, весело барахтался пухлый карапуз. Он был крупным, и в первый момент Гектору показалось, что ребёнку около года. Но пропорции крепкого тельца, почти целиком открытого, форма головки, покрытой мягкими чёрными завитками, лёгкими, как пух, полуосознанные гримаски чудесного, похожего на персик личика, бессвязное гуканье, — всё говорило о том, что это совсем крошечный малыш — не старше трёх-четырёх месяцев. Просто он был очень большой.
— Здравствуй! — прошептал троянец и улыбнулся. — Ты кто?
— А! — сказал мальчик и улыбнулся в ответ, осветив этой улыбкой всю комнату.
Тут лёгкий ветер шире распахнул полупритворённый ставень, полоса лунного света упала на колыбель, и герой увидел, что глаза малыша, казавшиеся вначале чёрными, сияют золотыми ласковыми искрами.
— Боги! — ахнул Гектор.
И тотчас его память зеркально восстановила событие, которое произошло почти двадцать семь лет назад, точнее, только одно мгновение этого события... Вот он, пятилетний мальчик, наклоняется над детской колыбелькой, берёт её в руки, поднимает, с трудом, потому что она тяжела — малыш в ней такой же большой. Он смотрит в его раскрытые глаза, и те же золотые огоньки сияют в них. Только у одного человека на свете видел Гектор такие глаза — у своего брата Ахилла!
