— Вода! Оазис!
Со смехом и визгом Авлона кинулась вперёд, но Ахилл успел поймать её за руку:
— Стой! Ничего там нет. Ни реки, ни гор, никакого оазиса. Ты же сама видела, только что здесь была одна пустыня...
Она смотрела на него с изумлением.
— Но... Мы, наверное, не видели из-за солнца... Вот же, смотри!
— Нет этого, Авлона! — он делал над собою отчаянные усилия, чтобы тоже не сорваться и не броситься к реке-призраку — Это колдовство демонов пустыни! Оно называется «мираж».
Девочка смотрела на зелёные горы, на синюю реку, потом снова на своего спутника и не верила ему.
— Почему?.. Откуда ты знаешь? Тоже от своего старого учителя, да?
— Да. И не только от него. Все, кто бывал в пустыне, знают это. Это видение будет бежать от нас, а мы за ним. Оно уведёт нас от цели, лишит последних сил, а потом исчезнет перед самым носом! Не верь ему!
И вот тут она едва не заплакала.
— Ахилл, но... Но кажется, что всё это есть. А вдруг оно есть?
— Нет его, слышишь! Смотри!
Будто услыхав его слова, видение, только что абсолютно реальное, вдруг заколебалось, стало вытягиваться, подниматься над землёй и исчезло, оставив в воздухе туманные контуры гор, которые тут же, в свою очередь, растаяли...
Авлона что есть силы закусила губу.
— Я больше не поверю этим гадким демонам! А как же мы узнаем, когда покажутся настоящие горы?
— Они есть на карте, — сказал герой. — Мы знаем, сколько до них идти. И ещё: Хирон учил меня, как отличить призрак от настоящего — надо нажать кончиком пальца на оболочку глаза. Да, да, прямо на глаз, под веком! Только песка не натолкай в глаза, пожалуйста! Видишь: и я, и все эти песчаные волны раздваиваются перед тобой? А вот если это будет мираж, то он не раздвоится, потому что ты на самом деле его не видишь, и в твоём глазу его нет!
Авлона глубоко вздохнула:
— Как бы я хотела знать столько, сколько ты знаешь!..
Герой засмеялся.
— Я знаю раз в пятьсот меньше Хирона и раз в двадцать меньше Гектора. Всё дело в том, что с чем сравнивать. И у тебя в любом случае ещё очень много времени на то, чтобы узнать не меньше моего.
Он говорил, а сам чувствовал, что его вновь с непреодолимой силой скручивает лихорадка...
Каким невероятным образом он смог протащить себя но этим убивающим пескам до тех пор, пока перед ними не прорисовались реальные, не зелёные, а тёмные и низкие горы, почему силы не покинули его раньше?
Ахилл не мог этого вспомнить. Но у самого подножия плато его сознание померкло, и он упал. Авлона пыталась привести его в чувство, но он словно не слышал её голоса и только глухо хрипел сквозь почерневшие, покрытые язвами губы:
— Пить...
Воды у них не было уже сутки, и лихорадка сжигала его изнутри. Авлона глянула на тёмные скалы, которые будто вырастали прямо из жёлтых волн песка. Скалы были настоящими — то был не мираж, и скорее всего по ним можно было подняться, чуть дальше склоны становились пологами, и на них росли какие-то кустики и трава. Но было ли у неё время? В свои десять с половиной она уже не раз видела агонию и отлично понимала, что Ахилл умирает. Несколько глотков воды и он снова сможет бороться. Но воды не было, а жизнь героя уходила, уходила быстро.
— Великий и Единственный Бог, помоги нам! Очень тебя прошу... — прошептала девочка, стоя на коленях возле лежащего лицом вниз героя.
И тотчас её взгляд вновь поднялся по уступам скалистого кряжа, и она увидела на высоте примерно в шестьдесят локтей, почти у самой верхней кромки плато, сверкающие на солнце струйки. Ручеёк не стекал вниз, он терялся там же среди красноватых камней, должно быть, уходя в какую-то щель.
— Спасибо, Бог!
С этими словами она вскочила, подобрала пустую флягу и стала карабкаться наверх. Подъём был опасен, растрескавшиеся от солнца камни крошились под сандалиями, больно царапали пальцы. Один раз большой камень вывернулся из-под руки и ударил в грудь так сильно, что у девочки потемнело в глазах. Она заскользила вдоль вертикального склона, почти случайно зацепилась за какой-то торчавший из камней корень, повисла, подтянулась... И вновь поползла вверх.
Когда Авлона спустилась, таща налитый до половины мешок, ей показалось, что она опоздала: огромное тело Ахилла было неподвижным, дыхание стало почти неслышным. Однако, приложив ухо к его груди, она ещё различила совсем слабые толчки сердца.
Девочка попыталась влить ему воду в рот, но сжавшиеся в судороге губы не размыкались. Тогда она вытащила свой нож, ввела тонкое лезвие меж стиснутыми зубами героя и, надавив что есть силы, разжала их. Затем набрала полный рот воды и, прижавшись губами к его губам, вдула холодную влагу ему в горло. Он глотнул, поперхнулся, застонал и тотчас приоткрыл мутные, почти слепые глаза.
— Воды...
Авлона приподняла ему голову, поднесла ко рту горлышко фляги, и на этот раз он сам жадно поймал его губами.
Потом наступило полное затмение. Мрак, вновь поглотивший сознание Ахилла, был так густ и непрогляден, что в нём не осталось ни мыслей, ни памяти. Только глухая боль и тупые судороги лихорадки проникали сквозь него.
Он пришёл в себя лишь на четвёртые сутки. Открыв глаза, увидел над собой какой-то странный, будто живой, потолок — он весь подрагивал и шевелился, колеблемый несильным ветром, временами в нём возникали просветы, в которые врывались тонкие пронзительные лучи солнца. Всмотревшись, Ахилл понял, что этот необычный свод состоит из каких-то очень больших листьев, прикреплённых тонкими прутьями к жердям, расходящимся круговым веером от центральной опоры.
«Листья пальмы! — понял троянец. — Какие они тут широкие... Кто-то мне рассказывал, что в этих краях часто кроют хижины пальмовыми листьями. Хирон? А может, и не он... Феникс? Фу, что с головой? Словно ямы какие-то, ничего не помню!»
Он лежал на спине, на тонком тюфяке, видимо, набитом сухой травой, прикрытый каким-то тряпьём. Голова была перевязана всё тем же египетским платком. Головная боль притупилась, лишь шум в ушах ещё ощущался, но стал слабее. Зато ныла спина и остро, почти невыносимо, болела левая нога — должно быть, рана над коленом, которую он разбередил во время пути, теперь воспалилась. Приподняв голову, герой разглядел ногу — она была открыта, и он увидел, что рана перевязана грубым лоскутом ткани, но выше повязки нога опухла.
«А вот это совсем скверно!» — подумал Ахилл.
С трудом повернувшись на бок, он осмотрел хижинку, в которой лежал. Она была очень маленькой, совершенно ничем не обставленная, и стены её, как и потолок, были сплетены из пальмовых листьев, скреплённых прутьями. Вдоль одной из стен стояли тыквенные сосуды и один глиняный горшок, явно египетской работы, а в углу были сложены несколько кусков такой же грубой сероватой ткани.
