– Но надо же сохранить хоть немного веры в правительство, – сказал Барнс. – Мы тупо суемся в те страны, где ни черта не понимаем, мы сидим сложа руки, когда на наши города обрушивается стихия, и мы позволяем нашим школам превращаться в дерьмо. Несмотря на все это, есть одна вещь, в которой мы действительно хороши, – находить людей, которые не хотят быть найденными.
Глава 07
Кевин Мур был одним из многих. Таких, как он, здесь было еще одиннадцать человек: каждому около двадцати, каждый окончил колледж и полон революционного пыла. Всю группу временно поселили в ветхом двухэтажном доме, неподалеку от подножия Черной горы в Вайоминге. Они вместе готовили, ели и мыли посуду. У них даже были одинаковые псевдонимы – всех парней звали Джорджами, а девушек – Мэри. В самом начале, когда им это сказали, одна из девушек подняла руку.
– А если мы – трансгендеры?
[18]
– Тогда вам самим решать, – сказала высокая зеленоглазая Мэри, которая до этого открыла дверь и приветствовала Кевина и Трейси в «антифашистской зоне».
Мур сначала не понял, в чем задумка с одинаковыми именами – как они могли контактировать между собой, если в помещении находилось более двух человек? Но через несколько дней до него все-таки дошло: при общении в группах люди были вынуждены смотреть друг на друга, встречаться взглядами. Конкретный «Джордж» идентифицировался не по имени, а по направлению, в котором смотрел говорящий, по тому, чье лицо говорящий хотел бы увидеть. И все эти пристальные взгляды постепенно сблизили их.
Кевин не раз представлял себе, что произойдет после того, как он окажется в подпольной организации. Он предполагал нечто более схожее с его воинской службой или с палестинскими тренировочными лагерями, которые он помнил по старым кинофильмам. Там занимались усиленной строевой подготовкой, преодолевали бесчисленные препятствия и стреляли по мишеням в пустыне. Но здесь, хотя учебная стрельба тоже являлась составной частью их режима, она казалась не такой важной, как те слова и речи, которые заполнили все дни пребывания на новом месте.
Они читали книги. Дом был битком забит беллетристикой и книгами по политологии и истории, и днем они садились в круг по шесть-семь человек и горячо обсуждали пороки и беды современного общества. Это называлось «Тайным семинаром». Как сказал Муру как-то Джордж, застреливший женщину в «Форде», у каждого человека свои собственные счеты с действительностью. Джордж из Огайо рассказал о старшем брате, славном худощавом юноше, который за пять лет превратился в безработного, ожиревшего, больного диабетом неудачника. А все потому, что закрылся завод, где он работал, а обществу было наплевать на то, что с ним произошло.
– Сочувствие, – сказал он членам группы. – Цивилизация без сочувствия не стоит того, чтобы ее поддерживать.
Мэри из Луизианы – именно она спрашивала о трансгендерах – с головой ушла в детали гендерной политики и даже в одежде американского потребителя увидела репрессии общества и склонение к издевательству над собой.
– Если мы не соответствуем определенному набору качеств, нас просто игнорируют. От такой пустой траты времени выть хочется.
В гендерном вопросе Трейси не выражала ни малейшей дву-смысленности. Она утверждала, что цивилизация родилась с фатальной болезнью: патриархатом. Хотя бывшая официантка называла это по-другому: «Всем заправляют мужики».
Всю свою юность Трейси работала на мужчин и больше не могла выносить их физическое и экономическое господство. На третьем «Тайном семинаре» она рассказала, как ее первый босс в ресторане в Восточном Сакраменто убеждал ее, что минет существенно поможет ее карьерным перспективам. Живя от зарплаты до зарплаты, девушка сдалась – и через полгода, когда начальник переехал в Санта-Круз, была уволена.
– Больше всего я ненавижу себя, – сказала она, – но ненавижу и его – за то, что он вызвал у меня такие чувства.
Мэри из Луизианы сочувственно похлопала ее по спине. Пожав плечами, Трейси продолжила:
– Знаете, люди говорят, что террористы ненавидят Запад за наши беспилотники и комиксы про Мухаммеда. Или, может быть, за нашу свободу. Но дело не в том. Они ненавидят нас из-за наших женщин. Это страх. Страх, что их женщины наконец отомстят им за все столетия унижений. В глазах сердитых и решительных западных женщин они видят зловещее предзнаменование. Они могут вытеснить христиан, евреев и индусов с их земель, но никогда не смогут прожить без женщин, и в любой момент эти женщины могут воткнуть им нож в спину. Поэтому они закутывают женщин в паранджу, отрезают им клиторы, всячески подавляют их. Буквально на днях они похитили сто двадцать девочек в Нигерии, потому что те просто получали гребаное образование.
Наступила тишина. Такое переключение на международную сферу оказалось слишком резким, и Трейси отчетливо увидела это в глазах остальных.
– Таково мое наблюдение, – добавила она. – Я лишь хочу сказать, что ублюдки, которые отрезают головы и забивают женщин камнями до смерти, – это такой же враг, как и американское правительство. Проблема лишь в том, что они вне нашей досягаемости. Пока мы не можем их достать. Но после того, как мы изменим Америку, мы перенесем революцию на другие континенты и доберемся до них.
Когда настала его очередь, Кевин заговорил о том, каково быть чернокожим в расистском обществе – о неестественном почтении, которое он якобы должен демонстрировать полиции, о собеседованиях при приеме на работу, которая по умолчанию достанется белому кандидату.
– Белому мужчине, – заметила Трейси, и Мур кивнул, признав, что она права.
– Но расизм касается не только рас, – продолжал он. – Это то, что выдумали богатые люди, чтобы рабы, получающие зарплату, чувствовали себя получше. «Радуйся, что не родился черномазым! Злишься, что нет работы? Ну не стоит обвинять в этом меня – просто тот мексиканец согласен работать за половину твоего жалованья!» Они никогда не говорят, что, типа, «Я плачу ему половину того, сколько я плачу тебе». Нет, это, видите ли, мексиканец виноват в том, что доведен до полного отчаяния и вынужден работать за гроши. – Молодой человек покачал головой. – Богатые умны. Вот почему и нам не мешало бы тоже поумнеть.
Во время этих дискуссий, когда каждый рассказывал о чем-то своем, Кевин заметил, что все разделяют единственную нужду, которую никак не удовлетворяла жизнь в Америке: востребованность. Все эти Мэри и Джорджи чувствовали себя подобно иностранцам в их собственной стране, отделенным от господствующей тенденции американских убеждений. Поэтому они покинули свои дома в поисках новой, лучшей семьи, с которой могли бы наконец ощутить настоящий комфорт. И тесное пространство, в котором они сейчас находились, вовсе их не смущало.
Во время этих семинаров всплыл один важный вопрос: сколько же их таких набралось? Не только тех, кто сбежал в безопасное место, чтобы скрыться от преследования правоохранительных органов, начавшегося с попытки ареста Бишопа и Миттага в Нью-Джерси. Как насчет тех, кто еще никуда не уехал? Насколько глубокие корни могла пустить в американском обществе их группа? Какой процент американцев чувствует себя отчужденными от Америки? Пять процентов? Пятнадцать? Сорок пять? Один из Джорджей радостно заметил, что когда в России произошла большевистская революция, число коммунистов было просто ничтожным.
