– И поэтому вы пытаетесь вывести из равновесия американскую демократию? Потому что унаследовали папочкины проблемы? Или это способ избавиться от мысли о самоубийстве?
Мило ухмыльнулся.
– Вывести из равновесия демократию? Неужели я настолько влиятелен?
– Слушайте, я еще могу понять желание защитить Бишопа, но вы ведь его активно финансировали. А по сути, финансировали терроризм.
– Вы пробуете взять меня за горло, Рейчел. Мы оба знаем, что Мартин не был никаким террористом. Он нуждался в поддержке, потому что ему предстояла борьба. Он выступил против людей с неограниченными ресурсами. А после пережитого в Берлине Бишоп заслужил еще один шанс. Как и вы.
Уивер сунул руку в карман, достал конверт и протянул его собеседнице. Она растерянно взяла его, открыла и увидела пять страниц с таблицами, заполненными тридцатичетырехзначными буквенно-цифровыми кодами и долларовыми суммами в миллионах.
– Что это?
– Это моя помощь вам, Рейчел.
– То есть?
– Это то, что вам нужно, чтобы возобновить и расширить расследование в отношении «Плейнс Кэпитал Бэнк» и IfW.
– Расширить?
– Сами по себе банки не имеют значения. Важно, чьи деньги они отмывали и зачем.
– Их отмывали, чтобы уклониться от уплаты налогов.
Мило покачал головой.
– Это история прикрытия, и довольно удачная – ее достаточно, чтобы прервать денежные потоки на короткий промежуток времени. Важнейший вопрос – куда направлялись деньги после отмывки.
– Почему бы вам не рассказать мне об этом?
– Потому что я сам пока в этом до конца не разобрался.
Прю сложила листы, сунула их в конверт и убрала в карман. Она не знала, что делать с таким подарком. Но хорошо знала цену, которую обычно платит тот, у кого на руках обвинительные документы. И знала, как использовать доказательства в качестве дубинки.
Словно прочитав ее мысли, Уивер сказал:
– Может, вы просто захотите сохранить их на будущее.
Рейчел подумала о том же, но спросила:
– Для чего?
Мило поджал губы.
– Вы помните о ста двадцати девочках, похищенных в прошлом году в Нигерии?
– Конечно, помню.
– Рад слышать. А очень многие не помнят. Или вечно путают их с какой-нибудь другой школой в другой стране. И если подобный ужас может изгладиться из памяти людей, то вообразите, насколько быстро забудется расследование против мультинациональных банков.
– Вы намекаете на то, что я должна выбрать подходящий момент для нанесения наибольшего ущерба.
– Да.
– Что заставляет вас думать, что мне захочется это сделать?
Помолчав, Уивер откинулся на спинку скамейки.
– Возможно, я считаю, что стабильность западной цивилизации не так важна, как горстка жизней.
Майло потер переносицу.
– Некоторые полагают, что забота о горстке жизней составляет суть цивилизованности.
Рейчел отвернулась и обвела взглядом парк. Часть демонстрантов начала, позевывая, сбрасывать с себя послеполуденную дремоту. Под их прикрытием, ближе к Сорок второй улице, за Прю следил Кевин Мур – и еще семеро агентов. Она чувствовала себя под надежной защитой и не видела причин, чтобы не высказать свое мнение.
– Вы полны дерьма, – заявила она. – Такие люди, как вы, игнорируют всю опасность борьбы с лицемерием. Моя работа – сделать так, чтобы лицемерие и коррупция функционировали как можно лучше, потому что таковы люди: они лицемерны и слабы. Уберите лицемерие, и ничего не останется.
Глянув через парк, ее собеседник мигнул. Рейчел подумала, что у него, наверное, тоже есть свои агенты в резерве.
– Вы сейчас говорите, как Марк Полсон, – заметил он.
Прю не потрудилась ответить.
– Скажите, сколько денег вы переправили «Бригаде»? – спросила она вместо этого.
– Неважно.
– Что ж, надеюсь, вы не расстроились, что напрасно их потратили.
– Думаете, напрасно?
– Мартин Бишоп уже давно кормит червей.
Уивер пожал плечами.
– Взгляните на улицы, Рейчел. Пройдитесь чуть дальше, к центру города. Смешайтесь с толпой и послушайте. А потом скажете мне, напрасно их потратили или нет.
Глава 02
– Пинья коладу, красавчик, – сказала Франсин. Ее обвисшие щеки обгорели на солнце. – На этот раз с кокосовыми сливками, ладно? Молоко для меня жидковато.
– Si
[37].
Она проследила взглядом за молоденьким официантом, шагающим босиком по белому песку к зданию клуба, а потом повернулась к Биллу с Джиной, прячущимися под пляжным зонтом.
– А что? – хмыкнула Франсин. – Я уже слишком стара, чтобы заботиться о фигуре.
Миссис Феррис отозвалась из-за солнцезащитных очков и романа:
– Я ничего не говорила.
Она и впрямь даже не слушала. Возраст сказывался – ее кузина непрерывно болтала.
– Как его имя? – уточнила Франсин. – Хосе? Хесус? Он милашка.
Лед в виски у Билла растаял, и янтарный напиток достиг температуры пляжа. Он пожалел, что не попросил у официанта другой бокал, поскольку не был уверен, что сумеет проделать далекий путь до бара. Оказалось, что постоянный солнцепек, вначале обрадовавший его, как божье благословение, после минувшей ненастной зимы в Джерси, имеет и свои недостатки. Ежедневное намазывание солнцезащитным кремом, которым провонял их кондоминиум, непрерывно льющийся пот и бесконечные шутки Франсин, слегка отдающие расизмом.
– Готова поспорить, у него девятнадцать милых братьев, собирающих где-то апельсины. Этому повезло.
– Его зовут Хуан, – сообщила Джина.
– Что?
Билл перенаправил свою подписную «Таймс» сюда, на юг, и теперь продолжал знакомиться со вчерашним номером. При всех минусах жизнь, которую они здесь вели – дремота, ленивый шум прибоя, выпивка, доставляемая на маленьких круглых подносах, – была лучше, чем жизнь всей остальной страны, и поэтому он согласился задержаться еще на месяц. Разгар демонстраций пришелся на вторник: в центре Чикаго в столкновениях анархистов с полицией погибли четыре человека. Стихийные демонстрации вызвали затор в Трайбеке, так что в центре Манхэттена никто не мог никуда доехать, а на прошлой неделе вооруженные члены возрождающейся «Бригады» захватили заброшенный завод в Окленде и провозгласили себя Республикой Залива.
Феррис понимал, что все это обречено на провал и что, когда он произойдет, прольется еще больше крови.
