– Милая, ты не только самый симпатичный плод моего воображения, но и самый умный.
– Хватит болтать ерунду. Выслушай мою теорию и отнесись к ней как к рабочей гипотезе, а не как к Богом данной истине. Ее придумал мой приемный отец, папа Манни: он хотел понять, почему компьютер вдруг ожил. Эта теория может что-то объяснять или не объяснять ничего – мама Вайо говорила, что папа Манни всегда в ней сомневался. Теперь слушай внимательно. Оплодотворенная человеческая яйцеклетка делится надвое… потом опять, и опять, и опять, и опять. В какой-то момент – не знаю, в какой именно, – этот набор из миллионов живых клеток начинает осознавать себя и окружающий мир. Оплодотворенная клетка не осознает себя, чего нельзя сказать о младенце, – продолжала Гвен. – Обнаружив, что компьютер осознал себя, папа Манни заметил, что этот компьютер, возможности которого постоянно росли вместе с числом задач, стал настолько сложным, что взаимосвязей внутри него стало больше, чем внутри человеческого мозга.
Папа Манни сделал выдающееся умозаключение: когда в компьютере становится столько же взаимосвязей, сколько в человеческом мозгу, он может пробудиться и начать осознавать себя… что, вероятнее всего, и произойдет. Он не был уверен, что так происходило всегда, но не сомневался, что это может произойти из-за большого количества внутренних связей. Правда, папа Манни так и не продвинулся дальше: он был не ученым-теоретиком, а всего лишь техником-ремонтником. Но поведение компьютера его беспокоило, и он пытался выяснить, почему тот ведет себя странно. Так возникла эта теория. Но вряд ли она заслуживает внимания – папа Манни не проверил ее.
– Хейзел, в чем заключалось странное поведение компьютера?
– Ну… по словам мамы Вайо, Мануэль первым делом заметил, что Майк – то есть компьютер – приобрел чувство юмора.
– О нет!
– О да. Мама Вайо говорила, что для Майка, или для Мишель, или для Адама Селена – он использовал три имени, будучи единым в трех лицах, – вся Лунная революция, стоившая жизни тысячам человек здесь и сотням тысяч на Земле, была всего лишь шуткой, грандиозным розыгрышем, который устроил компьютер с мозгом супергения и детским чувством юмора. – Хейзел поморщилась, затем улыбнулась. – Всего лишь милое, избалованное дитя-переросток, которого стоило бы хорошенько отшлепать.
– Ты говоришь так, будто это доставило бы тебе удовольствие. Отшлепать его.
– Может, и не стоило бы. В конце концов, компьютер не может поступать правильно или неправильно, не может понимать добро и зло так же, как люди; у него не было для этого нужного опыта: если угодно, воспитания. Мама Вайо говорила, что человеческое поведение Майка основывалось на подражании – в его распоряжении имелись бесчисленные ролевые модели, он читал все подряд, включая художественную литературу. Но его единственной настоящей эмоцией, полностью его собственной, было глубокое чувство одиночества, тоска по общению. Вот чем была для Майка наша революция – возможностью завести приятелей, игрой, во время которой он завоевал внимание Профа, Вайо и особенно Манни. Ричард, если машина может испытывать эмоции, то этот компьютер любил моего папу Манни. Ну так как, сэр?
Я подавил в себе желание сболтнуть какую-нибудь чушь или что-нибудь совсем невежливое.
– Хейзел, ты требуешь от меня неприкрытой правды, и она оскорбит твои чувства. Для меня это похоже на фантазию – если не твою, то твоей приемной матери Вайоминг Нотт. Милая, может, займемся нашими делами? Или будем весь день обсуждать теорию, не имея никаких доказательств – ни ты, ни я?
– Я оделась и готова идти, дорогой. Еще чуть-чуть, и я замолчу. Эта история кажется тебе невероятной?
– Да, – как можно более бесстрастно ответил я.
– В какой части она невероятна?
– Вся история целиком.
– Точно? Или загвоздка в том, что компьютер может осознавать себя? Если согласиться с этим, не легче ли будет принять остальное?
(Я пытался быть честным. Если от подобной чуши меня не стошнило, значит ли это, что остальное для меня приемлемо? О да, конечно же! Словно золотые очки Джозефа Смита
[64], словно скрижали, полученные Моисеем на горе Синай, словно красное смещение и Большой взрыв – нужно принять основной постулат, и дальше все пойдет гладко.)
– Хейзел-Гвен, если предположить, что существует осознающий себя компьютер, который обладает чувствами и свободой воли, меня больше ничто не удивит – от привидений до зеленых человечков. Что делала Красная королева? Могла поверить в десяток невозможностей до завтрака?
– Белая королева.
– Нет, Красная.
– Уверен, Ричард? Это было сразу перед…
– Не важно. Говорящие шахматные фигуры представить еще труднее, чем компьютер, который любит пошутить. Милая, у тебя есть только одно доказательство – слова твоей приемной матери, сказанные под конец жизни. И больше ничего. Гм… может, это всего лишь старческое слабоумие?
– Нет, сэр. Она умирала, но не от старости. От рака. В молодости попала в солнечную бурю. По крайней мере, так она считала. Слабоумие тут ни при чем. Она рассказала мне все, когда поняла, что умрет. Потому что считала: эта история не должна быть утрачена.
– Но ты же сама видишь, где тут слабое место, дорогая? Всего лишь история, рассказанная на смертном одре. Больше никаких данных.
– Не совсем, Ричард.
– Гм?
– Мой приемный отец Мануэль Дэвис подтверждает все, что я рассказала, и даже больше.
– Но… ты всегда говорила о нем в прошедшем времени. По крайней мере, мне так кажется. И сколько ему лет? Он же старше тебя.
– Он родился в две тысячи сороковом, сейчас ему должно быть около ста пятидесяти… вполне реально для лунаря. Но он одновременно и старше, и моложе этих лет – по тем же причинам, что и я. Ричард, если бы ты поговорил с Мануэлем Дэвисом и он подтвердил бы мои слова, ты поверил бы ему?
– Гм… – улыбнулся я. – Возможно, придется призвать на помощь здравомыслящее невежество и предубеждение.
– С тобой всегда так! Надевай свою ногу, дорогой. Хочу вытащить тебя отсюда и купить тебе хотя бы один комплект новой одежды, пока мы не уехали – твои штаны все в пятнах. Я плохая жена.
– Да, мэм. Слушаюсь, мэм. Где сейчас твой папа Манни?
– Ты не поверишь.
– Если речь не идет о перпендикулярном времени или одиноких компьютерах, поверю.
– Думаю… правда, в последнее время я не уточняла… думаю, что папа Манни сейчас в Айове вместе с твоим дядей Джоком.
Я замер с ногой в руке:
– Ты права. Не верю.
19
Мошенничество имеет границы, глупость же безгранична.
