– А она в самом деле была компьютером?
– Лучше тебе поверить в это, дружок! – раздался позади нас голос Тины.
– Да, Тина. Сейчас объясню ему. Минерва не родилась женщиной. Ее тело вырастили в пробирке из яйцеклетки, у которой было двадцать три родителя. Такой блестящей родословной не имел за всю историю ни один человек. Когда тело было готово, она переместила в него свою личность вместе с воспоминаниями…
– Но не всеми, – уточнила Тина. – Мы сделали копию воспоминаний, которые она хотела забрать, и я сохранила их, а также всю работающую память, постоянную и оперативную. Предполагалось, что мы станем идентичными близнецами. Но она скрыла от меня часть своих воспоминаний, не поделившись ими! Грязная сука! Разве это честно? Я тебя спрашиваю!
– Не спрашивай меня, Тина, я никогда не была компьютером. Ричард, ты когда-нибудь пользовался трубоспуском?
– Даже не знаю, что это такое.
– Держись за меня и постарайся приземлиться на свою старую ногу. Тина, поможешь нам?
– Само собой, подружка!
Оказалось, что трубоспуск – это дьявольски забавно. После первого падения я настоял на том, что надо подняться и спуститься четыре раза ради «практики» (на самом деле – ради развлечения). Хейзел потакала моим капризам, а Тина следила, чтобы я не повредил новую ногу в момент приземления. Для человека с ампутированной ногой лестница – немалый риск, в лучшем случае – тяжкий труд. Лифты же всегда считались унылыми и мрачными, словно корсет на толстухе, и слишком напоминали вагоны для скота.
Но трубоспуск доставлял такую же головокружительную радость, как прыжки со стога сена на дядиной ферме в далеком детстве – только без пыли и жары. У-уух!
Наконец Хейзел остановила меня.
– Послушай, дорогой, давай поплаваем. Пожалуйста.
– Ладно. Ты с нами, Тина?
– Как же иначе?
– Ты поставила нам жучки, дорогая? – спросила Хейзел. – Или кому-нибудь из нас?
– Импланты больше не ставятся, Хейзел. Это слишком грубо. Мы с Зебом придумали хитроумное устройство, которое с помощью двойной триады выполняет двустороннюю передачу образа и звука по четырем осям. Цвет не слишком хорош, но все-таки есть.
– Значит, поставила нас на прослушку.
– Предпочитаю называть это «шпионским лучом», так лучше звучит. Ну хорошо, хорошо – я поставила вас на прослушку.
– Так я и думала. Мы можем побыть наедине? Хочу обсудить с мужем семейные дела.
– Само собой, подружка. Только больничный мониторинг. Иначе – три обезьянки и старое доброе стирание памяти.
– Спасибо, дорогая.
– Стандартная услуга компании «Лонг энтерпрайз». Когда захочешь выбраться из укрытия, просто назови мое имя. И поцелуй его за меня. Пока!
– Теперь мы в самом деле наедине, Ричард. Тина постоянно слушает тебя и наблюдает за тобой, но делает это с безразличием вольтметра, сохраняя в памяти лишь данные о частоте пульса и дыхании. Нечто подобное мы использовали, чтобы избавить тебя от страданий во время тяжелой болезни.
Я выдал свой коронный весьма остроумный комментарий:
– Гм?
Выйдя из центрального здания больницы, мы оказались перед небольшим парком, разбитым между двумя боковыми крыльями П-образного сооружения. Во дворике росли цветы и зелень, а посередине находился бассейн, очертания которого, как бы случайно, идеально сочетались с цветочными клумбами, дорожками и кустами. Хейзел остановилась у скамейки перед бассейном, в тени дерева. Мы сели. Скамейка приняла форму наших тел, и мы стали наблюдать за людьми в бассейне – почти так же интересно, как плавать самому.
– Ты помнишь о том, как оказался здесь? – спросила Хейзел.
– Не помню почти ничего. Я довольно хреново чувствовал себя из-за той раны. – («Та рана» превратилась в едва заметный шрам – к некоторому моему разочарованию.) – Та женщина… Тамара?… Тамми с тревогой смотрела мне в глаза и что-то говорила на другом языке…
– На галакте. Ты выучишь его, это несложно…
– Вот как? В общем, она что-то говорила мне. Больше ничего не помню. Кажется, будто все случилось вчера. И вот сегодня утром я просыпаюсь и узнаю, что это было не вчера, а бог знает когда, и я все это время провалялся без чувств. Кошмар. Хейзел, сколько времени прошло?
– Зависит от того, как считать. Для тебя – около месяца.
– Меня столько времени держали под наркотой? Не слишком ли долго?
(Внезапно я забеспокоился. Я видел, как людей отправляли к хирургам прямо с поля боя, и они выходили из госпиталя здоровыми телесно, но подсаживались на обезболивающие. Морфий, демерол, сан-суси, метадон, что угодно.)
– Дорогой, тебя вовсе не держали под наркотой.
– Поясни.
– Ты все время был в поле Леты – и никаких наркотиков. Лета позволяет пациенту оставаться в сознании… но боль забывается сразу же после возникновения. И все остальное тоже. Ты страдал, дорогой, но каждый приступ боли становился отдельным событием, которое мгновенно стиралось из памяти. Тебе не пришлось испытать неодолимую усталость от непрерывной боли. А теперь у тебя нет похмелья, и из организма не нужно вымывать наркотики, на которых сидел неделями. – Она улыбнулась. – Ты был неважным собеседником, дорогой: человек, забывающий обо всем через две секунды, плохо приспособлен для связных разговоров. Но тебе, похоже, нравилось слушать музыку. И ты нормально ел, когда тебя кормили.
– Кто меня кормил? Ты?
– Нет. Я не вмешивалась в работу профессионалов. – Моя трость соскользнула, упав в траву, и Хейзел, наклонившись, подала ее мне. – Кстати, я перезарядила твою трость.
– Спасибо. Эй! Она же была заряжена. Полностью.
– Она была заряжена, когда на нас напали, – и хорошо, иначе меня не было бы в живых. И тебя, думаю, тоже. Но меня – точно.
Последующие десять минут мы пытались объясниться, и каждый все больше приходил в замешательство. Я уже описывал, как выглядела для меня схватка возле «Раффлза». Теперь расскажу вкратце, как она выглядела для Хейзел. Эти две версии полностью противоречат друг другу.
Хейзел утверждает, что не применяла свою сумочку в качестве оружия («Это было бы глупо, дорогой. Слишком медленно и не смертельно. Ты сразу же уложил двоих и дал мне время добраться до моего маленького „мияко“. Ну то есть после того, как я воспользовалась своим шарфом»).
По ее словам, я застрелил четверых, пока она приканчивала тех, в кого я не попал. В конце концов, меня свалили наземь, резанув по бедру (ножом? По словам Хейзел, из раны извлекли куски бамбука), а потом пустили мне в лицо аэрозоль из баллона, – и она успела прикончить того, кто меня опрыскал.
(«Я наступила ему на лицо, схватила тебя и поволокла прочь. Нет, я не ожидала увидеть Гретхен. Но знала, что могла на нее рассчитывать».)
