– Не знаю. Нет, правда, не знаю – множество мелочей, каждая из которых ничего не значит и которые я даже толком не запомнил. Но сегодня вечером, разговаривая с Джейком, я понял, что воспринимаю этот факт как данность. Я ошибаюсь?
– Нет, ты прав, – вздохнула она. – Но я не хотела вываливать это на тебя прямо сейчас. Видишь ли… я получила отпуск от Семейства и сейчас к нему не принадлежу. Но я собиралась признаться тебе в другом.
– Подожди секунду. Джейк – один из твоих мужей?
– Да. Но не забывай, что я в отпуске.
– Надолго?
– Пока смерть не разлучит нас! Именно это я пообещала тебе в «Золотом правиле». Ричард, в исторических хрониках говорится, что мы с тобой поженились во время поворотного события… и я попросила Семейство о разводе, а также взяла отпуск. Но он может оказаться окончательным – они знают это, и я тоже знаю. Ричард, я была здесь каждую ночь, в смысле каждую терцианскую ночь – тридцать семь раз… но никогда не спала с Семейством. Я… обычно спала с Ся и Чой-Му. С ними мне было хорошо, – улыбнулась она. – Но ни с одним Лонгом, ни с мужчиной, ни с женщиной. По-своему я оставалась верна тебе.
– Не понимаю, зачем подвергать себя лишениям. Получается, что ты еще и одна из жен Лазаруса Лонга – в отпуске, но все-таки жена. Злобный старый скряга! Эй, а может, он ко мне ревнует? Черт побери, это не только возможно, но и весьма вероятно. Однозначно! Он не лунарь, и не в его обычае принимать «выбор дамы». И он родом из цивилизации, где ревность являлась самой массовой формой душевного расстройства. Конечно! Вот ведь сукин сын!
– Нет, Ричард.
– Так я и поверил!
– Ричард, ревность Лазаруса угасла много поколений назад… а я была замужем за ним тринадцать лет и вправе судить о нем. Нет, дорогой, он просто беспокоится. Он беспокоится обо мне и о тебе, зная, насколько это опасно, – беспокоится обо всем Семействе и обо всем Терциусе. Ему известно, насколько опасен мультиверсум. Он посвятил свою жизнь и свое богатство тому, чтобы его народ был в безопасности.
– Что ж… жаль, что при этом он не может быть чуть более вежливым. Учтивым. Любезным.
– Мне тоже жаль. Возьми котенка, я отолью. Голосую за то, чтобы потом немного поспать.
– И я тоже. И то и другое. До чего же здорово выбраться из постели и пройтись до туалета, не прыгая на одной ноге!
Мы лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Голова Хейзел лежала на моем плече, котенок бродил по постели. Мы уже почти заснули, когда она пробормотала:
– Ричард… я забыла… Эзра…
– Что забыла?
– Его ноги. Когда… он впервые пошел на них… с костылями. Кажется, три дня назад… для меня – около трех месяцев. Мы с Ся поздравили Эзру… в позиции лежа.
– Это лучший способ.
– Забрали его к себе в постель. И основательно вымотали.
– Молодцы, девочки. Что еще нового?
Казалось, она заснула, но потом едва слышно пробормотала:
– Вайоминг…
– Что, дорогая?
– Вайо, моя дочь. Девочка, игравшая в фонтане… помнишь?
– Да-да! Это твоя? Здорово!
– Утром познакомишься с ней. Ее назвали в честь… мамы Вайо. Лазарус…
– Дочь Лазаруса?
– Вероятно. Так говорит Иштар. У него наверняка была масса… возможностей.
Я попытался вернуть в памяти лицо девочки – феи с огненно-рыжими волосами.
– Больше похожа на тебя.
Хейзел не ответила. Дыхание ее было размеренным и ровным.
Я ощутил прикосновение лапок к груди, затем кто-то пощекотал мой подбородок.
– Мррэм?
– Тихо, малыш. Мама спит.
Котенок устроился поудобнее и тоже заснул. Ну что ж, я закончил день так же, как и начал, – со спящим на груди маленьким котиком.
И день этот был весьма насыщенным.
27
Это неважная память: в ней есть только то, что уже случилось.
Чарльз Лутвидж Доджсон
[85] (1832–1898) – Гвендолин, любовь моя…
Хейзел удивленно замерла с зубной щеткой в руке.
– Сегодня наш первый юбилей. Нужно отпраздновать.
– Я не против, но не понимаю твоей арифметики. И как мы будем праздновать? Устроим роскошный завтрак? Или вернемся в постель?
– И то и другое. Плюс особая награда. Но сперва поедим. Что касается моей арифметики – сегодня наш юбилей, потому что мы женаты ровно неделю. Да, я знаю, что для тебя прошли два года…
– Вовсе нет! Это не считается. Время, проведенное в Бруклине.
– И ты говоришь, будто я пробыл тут тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять дней – примерно так. Но для меня тридцати девяти дней не существует: Аллах не вычтет из отведенного мне срока дни, проведенные в поле Леты, и я их не считаю. Черт побери, я не поверил бы в это, не будь у меня двух ног…
– Есть возражения?
– Нисколько! Правда, придется подстригать вдвое больше ногтей…
– Мррэм!
– Что ты об этом знаешь? У тебя не ногти, а когти. И ты поцарапал меня ночью. Да-да, не напускай на себя невинный вид. Вечером в понедельник тридцатого июня две тысячи сто восемьдесят восьмого года – не знаю уж, какой год был здесь, – мы отправились в театр «Галифакс» на балет с Луанной Полин в роли Титании.
– Да. Она великолепна, разве нет?
– Была великолепна! В прошедшем времени, дорогая. Если мне сказали правду, ее неземная красота стала прахом две с лишним тысячи лет назад. Покойся с миром. Потом мы пошли поужинать в «Конец радуги», и какой-то незнакомец оказался настолько невоспитанным, что позволил убить себя прямо за нашим столиком. После чего ты меня изнасиловала.
– Не за столиком!
– Нет, в моей холостяцкой квартире.
– И это не было изнасилованием.
– Спорить незачем: ты восстановила мою запятнанную репутацию еще до середины следующего дня. Дня нашей свадьбы, любимая. Госпожа Гвендолин Новак и доктор Ричард Эймс объявили о своем бракосочетании первого июля две тысячи сто восемьдесят восьмого года, во вторник. Запомни эту дату.
– Вряд ли я когда-нибудь ее забуду!
– Я тоже. В тот вечер нам пришлось срочно бежать из города – за нами по пятам гнались псы шерифа. Ту ночь мы провели в гермозоне «Высохшие кости». Верно?
– Пока что верно.
