Юноша, которого, как мы уже выяснили, звали Ламбертом, кивнул.
– Итак, согласно вышеупомянутому решению, клинчатые щиты, а также щиты, рассеченные костыльными зубцами, принято располагать у турнирной арены не выше, чем способен достать рукой пеший маршал, коему доверено… Осторожно, учитель: здесь выбоина. Я продолжаю: щиты же с «улиточным» пересеченьем, смещенные к северному и северо-восточному краю арены, следует…
Слепец уже не слушал. Нет, это была не старческая рассеянность. Какие наши годы? – хотя в последние шесть лет слепец все чаще думал о себе как о дряхлом старце. В действительности ему не сравнялось и сорока. Впрочем, за каждый зрачок, аккуратно проколотый иглой палача-наемника, следует накинуть десяток лет. Спасибо доброму барону ле Шэн: не выжгли. А ведь мог распорядиться. Добрый барон Карл ле Шэн, отцеубийца и братоубийца, негласный бастард и гласный узурпатор – благослови Господь руку Жерара-Хагена Молниеносного, отправившую доброго барона в ад! Будь у слепца такая возможность, он бы целовал эту благословенную руку день и ночь. Правда, зрения это не вернет. Привыкнув скрывать изуродованный, мертвый взор под черной повязкой, слепец отбросил вместе с ясным светом дня, утраченным навеки, и прежнее имя.
Хенингцы звали его просто: Слепой Герольд.
Он редко просил: подавали и без того.
– …«Цюрихский» гербовник расходится с толкованием достопочтенного Бартоло из Падуи, считая в геральдике восемь почетных и более трех сотен второстепенных фигур. Из последних наиболее часто встречается «Большая Дюжина»: кайма, квадрат, клин, веретено, турнирный ворот…
Славный мальчик. Память, пожалуй, лучше, чем у самого слепца в юности. Такие способны составить подробный гербовник, лишь единожды обведя взглядом арену. Ах, взглядом!.. Боль, вечная спутница, кольнула сердце. Слепец споткнулся. С трудом выровнял шаг. Плечо Ламберта под пальцами было твердым и надежным. Очень славный мальчик. Вполне мог бы предстать перед любой коллегией, взыскуя звания герольда, мейстера благородной науки. Вполне…
Как обычно, думая об этом, слепец испытывал стыд. Стыд застарелый, словно тоска по утраченному зрению. Кто, как не ты, отказал славному мальчику в обучении? – у тебя тогда было имя, слава и надменность, а у него не было ничего, кроме страстного желания изучать геральдику! Ты отказал ему даже в просьбе стать твоим слугой, собакой, рабом, не требующим иной платы, кроме как изредка слушать твои рассуждения и быть допущенным к свиткам твоей знаменитой библиотеки! У тебя было все, а он хотел учиться. И вот сейчас ты полумертвой клячей тащишься по Шорному спуску, а он ведет тебя, счастливый вашим нищенством, потому что обрел желаемое.
Счастливый поводырь ведет несчастного слепца.
Ирония Провидения.
– …согласно телесным отличиям рода Лафарг, им присуща крепость рук, сравнимая с твердостью миланской стали, а также особенности строения локтя, где «лепестковый» сустав позволяет костям предплечья… передается по наследству, по женской линии. Зная это, его высочество Густав Быстрый упрочил качества рода, взяв в жены Амальду Лафарг и закрепив за потомками, вкупе с общей подвижностью Дома Хенинга…
– Продолжай.
– Да, учитель.
Иногда Слепому Герольду казалось: в то время, когда его сердце переполняет ненависть к доброму барону ле Шэн, этот мальчик Ламберт тихо молится, дабы Карлу-Зверю простились в аду все прегрешения. Прошлого не изменить. Сколько ни тянись в былое, сколько ни всматривайся зрячей памятью: до слез, до крови. Слепой Герольд вспомнил, как был приглашен в замок Шэн: еще старым бароном Гольфридом. Старый барон подозревал в своем первенце Карле, которого еще никто не звал Зверем, чужую кровь. Не желая опорочить имя баронессы (без того сильно опороченное ее неразборчивостью в выборе любовников), старый Гольфрид решил все же передать майорат младшему сыну – если подозрения обретут почву под ногами.
Он устал от жизни, барон Гольфрид: участь большинства, чей Обряд случился давно. Однако продолжал заботиться о судьбе Шэнских земель, не желая оставлять их бастарду.
Лучший герольд Хенингской коллегии прибыл в замок Шэн. Согласно требованию Гольфрида, осмотрел обоих баронетов. И на основании неоспоримых признаков заявил: старый барон прав. В баронете Карле течет чужая кровь. Наиболее вероятно, отцом Карла является кто-то из рода Зигрейн, о чем свидетельствует обильность и жесткость телесного волоса баронета, именуемая в геральдике «кольчужной», а также уникальная плотность телосложения, мало свойственная легким на ногу господам ле Шэн.
Майорат достался в наследство младшему.
А через два года Карл-Зверь поднял бунт. Объединив вокруг себя арьер-вассалов
[19]
баронства, желающих повысить статус, двинул арьербан на замок. Старый барон Гольфрид был злодейски убит во время осады, при взятии погиб его младший сын, и Карл-Зверь самовольно надел баронскую корону. Выполнив обещания по отношению к поддержавшим его дворянам, злопамятный Карл ле Шэн не забыл тайно послать к слишком глазастому герольду палача-наемника.
С приказом: не убивать.
Лучше бы убил…
То, что Жерар-Хаген Рейвишский, согласно приказу герцога Густава, вскоре собственноручно покарал мятежника, не могло вернуть зрения Слепому Герольду. Даже объявление Карлова бунта подлой феллонией 197 преступлением, позволяющим расторгнуть вассальную клятву, – утешило мало. Как выяснилось, деньги имеют свойство быстро заканчиваться. Особенно если ты теряешь возможность их зарабатывать. Следом с молотка пошла мебель, утварь… вскоре – дом. Хенингская коллегия отказала в пенсионе. Прошение Густаву Быстрому осталось без ответа. Прислуга разбежалась. Жена, чья бездетность раньше мало огорчала супруга, умерла от удара.
И вот: Шорный спуск, мешок за плечами, брусчатка ведет в никуда.
– Герб Дома Хенинга, со времен Альбрехта Кроткого включающий в себя знак Ответчика: рыбу в колесе… пылающее сердце, также скрещенные руки, как символ верности…
– В сочетании с пылающим сердцем скрещенье рук подчеркивает: не просто верность, но оммаж, то есть клятва в верности. Будь внимательнее, Ламберт.
– Да, учитель. Благодарю. Но лазурь, означающая величие…
– Тем более.
Славный мальчик. Очень хочется спросить: не плачет ли он по ночам от неутоленного тщеславия. Сотни герольдов, которые Ламберту в подметки не годятся, блистают на турнирах, упиваются милостью сильных мира сего, держат речи пред собратьями по благородной науке. А он водит убогого. Живет подаяньем. Спит в лачуге на окраине города.
Нет, Ламберт не плачет. К чему зря спрашивать. Он вообще не умеет плакать.
Временами Слепой Герольд завидовал характеру ученика.
– Пришли, учитель. Мы на Дне.
Слепец горько усмехнулся.
