— Думаю, не стоит. И не думаю, что Крис видел убийцу.
— Что?
— Зачем киллеру выходить на солнечный свет? В этом сиянии он бы наполовину ослеп. Рассвет только начинался, большая часть этой местности находилась еще в тени. Ему пришлось бы специально поискать освещенное место и встать так, чтобы Крис его увидел. Полная чушь.
— Тогда что же он увидел?
— Еще не знаю. Мне надо снова осмотреть номер Криса.
— Джил, что для вас поставлено на кон в этой истории?
— Эстетика. Она слишком прекрасна, чтобы быть разобранной.
Слишком легкомысленно. Я попробовал снова:
— Когда-то я ее любил, когда-то ненавидел. Сейчас она просто старый друг, попавший в беду. А для тебя?
— Я люблю ее.
Теперь мы уже не искали улик. Наклонная скала осталась позади; здесь Пенцлер ничего бы не увидел. К тому же Алан Уотсон знал эту часть Луны, как остроглазый индеец знает свой лес или уличный хулиган свой район. Он заметит все, того стоящее. Для меня же это был просто лунный пейзаж.
Я навел Алана на разговор о Конференции.
— Шесть из десяти делегатов — инопланетяне, — сказал он. — У нас даже нет большинства голосов. Я понимаю, почему многим гражданам это не нравится. Но это мнение неправильно. Луна — это дом на полпути от грязи к небесам… между Землей и Поясом. Мы получаем от этого некоторые преимущества, но должны заботиться, чтобы обе стороны тоже оставались довольными. Проблема с банками органов этому никак не помогает.
Лекторские манеры заставляли его казаться старше. Если он обратится к политике, то преуспеет.
— Можно поинтересоваться, разделяет ли твой отец эти взгляды?
— Мы разговаривали об этом, но я не цитирую его. — Он улыбнулся. — Прошлая Конференция договорилась о капсулах хранения. Даже если Наоми осудят, она на шесть месяцев попадет в капсулу. Полгода на то, чтобы доказать ее невиновность, и я очень рад этому.
— Бр-р… Алан, а она об этом знает? Она выглядит более напуганной, чем должна была бы.
— О господь милосердный! — Он пришел в ужас.
— Так ты ей никогда об этом не говорил. Что ж, используй возможность. Ее можно посещать?
— Она заперта в своей комнате, телефон отключен, дверь настроена не понимать ее голос. Я уверен, что полицейский может ее посетить. Просто я об этом не подумал. Суд назначен на послезавтра, и она уверена: вот он, конец. Я скажу ей, Джил. А что это вы делаете?
Мы подошли к Хоувстрейдт-Сити, и я подобрался к самому окну Криса Пенцлера.
— Изучаю сцену преступления с другой стороны, паренек, — ответил я.
Я с удовлетворением отметил, что нахожусь в поле зрения трех камер. Наш неуклюжий киллер мог додуматься подложить под окно небольшую бомбу.
Я заглянул внутрь. Крис лежал в постели на спине, закрытый пластиковой пеной от подбородка до пупка и от плеча до плеча. Мобильный автоврач возвышался над ним подобно медсестре из полированной стали.
— Алан, подойди-ка на секунду. Видишь ли ты там что-нибудь вроде миниатюрной голограммы? На стене, на столе?
— …Н-нет.
— Я тоже. Проклятье.
— В чем дело?
— Может, ее переместили. Я все еще не представляю, как наш малокомпетентный снайпер высовывает лицо на солнце, чтобы ослепить себя, как раз перед выстрелом. Я подумал, что у Криса была голограмма матери или еще кого-то, висевшая на стене, и он увидел ее отражение в окне в тот момент, как в него выстрелили. Но там ничего нет.
— Ничего.
Дверь открылась и закрылась, пропуская Гарри Маккэвити. Доктор немного прощупал своего бессознательного пациента, затем подошел к экрану автоврача и что-то набрал, поглядел на экран, снова стал печатать… Стремительным жестом провел руками по своим пушистым каштановым волосам — без видимого результата… повернулся и подскочил на метр, увидев нас, глазеющих через окно.
Я изобразил рукой кривую, ведущую налево. «Мы пройдем через воздушный шлюз». Он улыбнулся и сделал ответный жест: «Валяйте, жду!»
Несколько минут спустя мы постучались в дверь, и он впустил нас.
— Мы тут искали вокруг… — пробормотал уныло Алан.
— Что именно? — спросил Маккэвити.
— Голографический портрет, — сказал я. — Моя идея. Вы тут видели что-нибудь похожее?
— Нет.
— Это дело важное…
— Нет!
— Он способен отвечать на вопросы? — Я махнул рукой в сторону Криса Пенцлера.
— Нет. Оставьте его в покое, он поправляется. Завтра сможет двигаться… не то чтобы легко, но сможет. Тогда и спросите. Джил, вы записались на обед?
— Нет. Какое время вы предпочитаете?
— Скажем, через полчаса. Можем уточнить с миз Граймс, не на дежурстве ли она. Может быть, присоединится.
Глава 5
Зал заседаний
Мы выбрали столик в дальнем углу обеденного этажа. Луняне старались за едой рассесться вокруг Сада. С нашего же места он едва виднелся, и никто не мог нас подслушать.
— Дело не только в том, что мы не муж и жена, — сказал Маккэвити, тыча в воздух палочками с расплющенными концами. — Мы даже не можем организовать себе одинаковое расписание. Мы наслаждаемся друг другом… ведь так?
Тэффи кивнула со счастливым видом.
— Мне нужно постоянное подтверждение, дорогая. Да, Джил, мы наслаждаемся друг другом, но чаще всего мы встречаемся над вскрытым пациентом. Я рад за Тэффи, что вы здесь. Но ведь такое положение дел на Земле считается нормальным?
— Ну, — сказал я, — там, где я жил, это нормально… Калифорния, Канзас, Австралия… На большей части Земли принято разделять секс для удовольствия и рождения детей. Есть, конечно, Законы о рождаемости. Правительство не предписывает людям, как использовать их родительские права, но мы проверяем у младенца спектр отторжения тканей, чтобы узнать, какой именно из возможных отцов использовал право на рождение. И не думайте, что Земля представляет собой единую культуру. Арабы вернулись, прости господи, к гаремам, и так же долгое время поступали мормоны.
— Гаремы? А как же рождаемость?
— Гаремы — это развлечение, по крайней мере для шейхов, и, конечно, они используют свои родительские права до конца. Когда же мужчины исчерпываются, дамы получают сперму от какого-нибудь гения с неограниченными правами на рождение, здорового физически и с подходящим цветом кожи, после чего шейх воспитывает детей как следующее поколение аристократов.
Гарри ел, погрузившись в раздумье, потом заявил:
— Это звучит прекрасно, клянусь Аллахом! Но для нас обзаведение детьми — вещь очень серьезная. Мы стремимся хранить верность. Это я — чудак. И я знаю одного лунянина, который помог двум хорошим друзьям обзавестись детьми… но если я назову их, меня, чего доброго, убьют.
