— Да, мистер Гамильтон? Я как раз собирался домой на обед.
— Я вас не задержу. Вы узнали что-нибудь новое?
Ордас вгляделся в мое изображение с явным неодобрением:
— Вы, как видно, выпили. Может, вам лучше бы сейчас пойти домой и перезвонить мне завтра?
Я был шокирован:
— Вы что, в самом деле ничего не знаете об обычаях Пояса?
— Не понял.
Я разъяснил ему, что такое поминальная попойка.
— Послушайте, Ордас, если вы знаете так мало насчет образа мыслей поясников, нам лучше побеседовать, и поскорее. Иначе вы что-нибудь, очень возможно, упустите из виду.
— Может, вы и правы. Я могу встретиться с вами завтра в полдень за ланчем.
— Хорошо. Вы что-нибудь выяснили?
— Немало, но ничего особенно полезного. Ваш друг прибыл на Землю два месяца назад на «Столпе пламени», приписанном к космодрому Аутбек-Филд в Австралии. У него была прическа в земном стиле. Оттуда он…
— Это любопытно. Ему пришлось бы отращивать волосы месяца два.
— Это даже мне стало ясно. Я понимаю так, что поясники обычно бреют всю голову, кроме полоски в два дюйма шириной, идущей вперед от кромки шеи.
— Прическа-гребень, именно. Это началось, вероятно, с тех пор, когда кто-то решил, что проживет дольше, если при сложной посадке волосы не будут лезть в глаза. Но Оуэн мог отрастить волосы во время одиночной экспедиции. Некому было следить.
— Все равно это выглядит странным. Знали ли вы, что у мистера Дженнисона есть на Земле двоюродный брат? Некто Харви Пиль, управляющий сетью супермаркетов.
— Значит, я не был его ближайшей родней, даже на Земле.
— Мистер Дженнисон не делал попыток связаться с ним.
— Что-нибудь еще?
— Я говорил с человеком, который продал мистеру Дженнисону его дроуд и разъем. Это Кеннет Грэм, у которого есть кабинет и операционная в Гэйли в Ближне-Западном Лос-Анджелесе. Грэм утверждает, что дроуд был стандартного типа, что ваш друг сам его переделал.
— А вы ему верите?
— Пока верю. Его лицензия и прочие бумаги в полном порядке. Дроуд переделан с помощью паяльника, по-любительски.
— Угу.
— Что касается полиции, то она, вероятно, закроет это дело, когда мы найдем инструменты, которыми пользовался мистер Дженнисон.
— Вот что я вам скажу. Завтра я пошлю сообщение Гомеру Чандрасекхару. Может, он что-нибудь разузнает — почему Оуэн прилетел без гребенчатой прически и почему вообще он отправился на Землю.
Ордас приподнял брови, поблагодарил меня за хлопоты и отключился.
Кофейный грог был все еще горячим. Я прихлебывал его, наслаждаясь сахарно-горьким привкусом, пытаясь забыть смерть Оуэна и вспомнить его при жизни. Он всегда был упитанным, но никогда не набирал лишнего фунта — и никогда не терял. Если надо, мог носиться, как гончая.
А теперь был ужасно худ, и его смертельная усмешка была полна непристойной радости.
Я заказал еще один кофейный грог. Официант, настоящий шоумен, убедился в моем внимании, прежде чем поджечь подогретый ром и налить его в стакан с футовой высоты. Этот напиток нельзя пить медленно. Он идет слишком легко, вдобавок, если ждать слишком долго, может остыть. Ром и крепкий кофе. То, что нужно, — я буду пьян и бдителен часами.
Полночь застала меня в «Марсианском баре», за виски с содовой. В промежутке я метался от бара к бару. Кофе по-ирландски «У Бергина», холодные и дымящиеся коктейли в «Лунном бассейне», виски и дикая музыка в баре «Вдали». Я никак не мог напиться и не мог попасть в нужное настроение. Что-то преграждало путь к образу, который я хотел восстановить.
Такой преградой были последние воспоминания об Оуэне, ухмылявшемся в кресле, с проволокой, ведущей к его мозгу.
Этого Оуэна я не знал. Я никогда не встречал этого человека и не хотел бы встретить. Меняя бары, ночные клубы и рестораны, я бежал от его образа, дожидаясь, когда алкоголь разрушит барьер между настоящим и прошлым.
Я сидел за угловым столиком, окруженным трехмерными панорамами несуществовавшего Марса. Хрустальные башни и длинные голубые каналы, шестиногие звери и прекрасные, неправдоподобно изящные мужчины и женщины, глядевшие на меня из сказочных земель. Нашел бы Оуэн это зрелище печальным или веселым? Он видел подлинный Марс, и тот не произвел на него впечатления.
Я достиг стадии, когда время теряет непрерывность, когда между моментами, которые ты в состоянии припомнить, появляются разрывы в секунды или минуты. Где-то в этот период я обнаружил, что пристально гляжу на сигарету. Я, видимо, только что закурил, потому что она была почти нормальной двухсотмиллиметровой длины. Может, официант поднес зажигалку из-за моей спины. Так или иначе, сигарета тлела между средним и указательным пальцем.
Я глядел на огонек, и нужное настроение наконец снизошло на меня. Я был спокоен, я плыл куда-то, я затерялся во времени…
…Мы провели два месяца среди астероидов — наша первая экспедиция после аварии. На Цереру мы вернулись с грузом золота пятидесятипроцентной чистоты, вполне пригодным для производства неокисляющихся проводников и контактов. К вечеру мы были готовы праздновать.
Мы гуляли в пределах города: справа зовуще помигивал неон, слева вздымалась скала плавленого камня, сквозь купол над головой сверкали звезды. Гомер Чандрасекхар буквально храпел и фыркал от возбуждения: в эту ночь его первый полет увенчался первым возвращением домой, а возвращение — это лучшее во всем деле.
— Ближе к полуночи нам стоит разделиться, — предложил он.
Пояснять не было нужды. Трое мужчин в компании могут, в принципе, оказаться тремя пилотами-одиночниками, но гораздо вероятнее, что они составляют один экипаж. Значит, у них еще нет лицензий на одиночные полеты; они слишком глупы или слишком неопытны. А если мы пожелаем завязать знакомства на ночь…
— Ты не продумал ситуацию как следует, — ответил Оуэн.
Я заметил новый взгляд Гомера, брошенный им на обрубок моего плеча, и устыдился. Я не нуждался в том, чтобы друзья поддерживали меня за руку, а в таком виде я буду для них только обузой.
Но не успел я и слова сказать в знак протеста, как Оуэн продолжил:
— Подумай еще раз. У нас такое преимущество — идиотами будем, если им не воспользуемся. Джил, бери сигарету. Нет, не левой рукой…
Я был пьян, пьян восхитительно, и ощущал себя бессмертным. Исхудалые марсиане словно двигались на стенах, а стены казались окнами с видом на Марс, которого никогда не было. И в первый раз за ночь я поднял тост.
— За Оуэна — от Джила Руки. Спасибо.
Я переложил сигарету в мою воображаемую руку.
Теперь вы, пожалуй, подумаете, что я держал ее в воображаемых пальцах. Большинству людей показалось то же самое, но это было не так. Я позорно стиснул ее в кулаке. Огонек, разумеется, не мог обжечь меня, но она все равно была тяжела, как свинцовая болванка.
