Я оперся воображаемым локтем о стол, и стало полегче — смешно, но это срабатывает. Честно говоря, я ожидал, что моя иллюзорная рука исчезнет после трансплантации. Но вскоре обнаружил, что могу отстраняться от новой руки, удерживать в невидимой ладони небольшие предметы, осязать невидимыми пальцами.
В ту ночь на Церере я и заработал прозвище Рука. Я начал с парящей сигареты. Оуэн оказался прав. В конце концов все вокруг уставились на парящую сигарету, которую курил однорукий человек. Мне оставалось только найти самую хорошенькую девушку в зале и поймать ее взгляд.
В ту ночь мы стали центром самой грандиозной импровизированной вечеринки, когда-либо имевшей место на Церере. Этого вовсе не планировалось. Я опробовал трюк с сигаретой трижды, чтобы всем нам досталось по подружке. Но у третьей девушки уже был кавалер, он отмечал продажу какого-то патента промышленной фирме на Земле и швырялся деньгами как конфетти, так что мы позволили ему остаться. Я вытворял всяческие фокусы, просовывая экстрасенсорные пальцы в закрытые коробки и угадывая, что находится внутри. Наконец все столы оказались сдвинуты вместе, а в центре находился я с Гомером, Оуэном и тремя девушками. Затем мы принялись распевать старые песни, к нам подключились бармены, и неожиданно всех угостили за счет заведения.
В итоге около двадцати человек из нашей компании заявились в орбитальную резиденцию Первого спикера правительства Пояса. Еще до этого полицейские пытались нас разогнать, а Первый спикер встретил нас очень неприветливо, но в конце концов предложил полиции к нам присоединиться.
Вот почему я так люблю применять телекинез к сигаретам.
На другом конце «Марсианского бара» сидела девушка в платье персикового цвета и изучала меня, подперев рукой голову. Я встал и подошел к ней.
Моя голова была в полном порядке. Когда я проснулся, то первым делом удостоверился в этом. Видимо, я не забыл принять пилюли от похмелья.
Мое колено зажимала чья-то нога. Это было приятно, хотя моя нога затекла. Нос упирался в россыпь ароматных черных волос. Я не пошевелился. Я не хотел дать ей понять, что проснулся.
Ужасно неудобно просыпаться рядом с девушкой, имени которой не помнишь.
Что ж, посмотрим. На дверной ручке аккуратно повешено персиковое платье… Я вспомнил череду моих ночных похождений. Разнообразная музыка. Шоу с куклами. Девушка из «Марсианского бара». Я рассказывал ей об Оуэне, а она все меняла тему, чтобы не портить настроения. Потом…
А! Тэффи! Фамилию позабыл.
— Доброе утро, — сказал я.
— Доброе утро, — ответила она. — Не дергайся, мы зацепились друг за друга…
В отрезвляющем утреннем свете она была чудесна. Длинные черные волосы, карие глаза, кремовая кожа без следов загара. Быть такой красивой ранним утром — дело непростое. Я сказал ей об этом, и она улыбнулась.
Моя нога снизу совсем онемела, потом по ней побежали мурашки. Я морщился, пока все не прошло. Пока мы одевались, Тэффи болтала:
— Третья рука — это, конечно, странно. Я помню, как ты держал меня двумя сильными руками и поглаживал по затылку третьей. Очень приятно. Это мне напомнило рассказ Фрица Лейбера
[7].
— «Странник». Девушка-пантера.
— Мм… Как много девушек ты поймал на этот фокус с сигаретой?
— Ни одна из них не была так красива, как ты.
— А скольким девушкам ты это говорил?
— Не припомню. Раньше это всегда срабатывало. А сейчас это, может, взаправду.
Мы обменялись улыбками.
Через минуту я заметил, что она, хмурясь, смотрит мне в спину.
— Что-то не так?
— Я просто думала. Ты вчера буквально сошел с катушек. Надеюсь, обычно ты столько не пьешь.
— Почему? Ты обо мне беспокоишься?
Она залилась румянцем и кивнула.
— Я должен был тебе рассказать. В сущности, может, вчера и рассказал. Я устраивал тризну. Когда умирает лучший друг, полагается наклюкаться.
Тэффи сказала с облегчением:
— Вообще-то, я просто не хотела лезть…
— В личные дела? Почему бы и нет. Ты правильно спросила. В любом случае мне нравится, — я не мог, разумеется, выговорить «материнский тип женщины», — когда люди обо мне беспокоятся.
Тэффи прикоснулась к волосам какой-то мудреной щеткой. Несколько взмахов сразу же восстановили прическу. Статическое электричество?
— Хорошая получилась тризна, — заметил я. — Оуэн был бы доволен. На этом оплакивание заканчивается. Одна попойка, и дело с концом. — Я развел руками.
— Не такой уж плохой способ, — задумчиво произнесла Тэффи. — Я имею в виду токовую стимуляцию. Если уж решил сойти со сцены…
— Ты это брось!
Я даже не понял, каким образом рассвирепел так стремительно. Моему взору живо представился тощий, как мумия, ухмыляющийся труп Оуэна в кресле для чтения. Слишком много часов я боролся с этим образом.
— Чтобы драпануть на тот свет, достаточно спрыгнуть с моста, — прорычал я. — А подыхать целый месяц, пока ток выжигает тебе мозги, — это просто тошнотворно.
Тэффи была уязвлена и разгневана.
— Но ведь твой друг это сделал, не так ли? По твоим словам, он вовсе не был слабаком.
— Чушь, — услышал я вдруг собственные слова. — Он этого не делал. Он был…
И вот тут я обрел уверенность. Должно быть, я все понял, пока был пьян или отсыпался. Разумеется, он не убивал себя. Оуэн не мог так поступить. И электроманом он тоже не был.
— Он был убит, — сказал я. — Безусловно, его убили. Как я раньше не сообразил?
И я ринулся к телефону.
— Доброе утро, мистер Гамильтон.
Детектив-инспектор Ордас в это утро выглядел особенно свежо и аккуратно. Я вдруг понял, что еще не брился.
— Вижу, вы не забыли принять таблетки от похмелья.
— Да, да. Ордас, вам не приходило в голову, что Оуэна могли убить?
— Разумеется. Но это невозможно.
— А я думаю, что возможно. Предположим, он…
— Мистер Гамильтон…
— Ну?
— Мы договорились встретиться за ланчем. Может, тогда все и обсудим? Давайте в штаб-квартире, в двенадцать ровно.
— Хорошо. Вот еще что: проверьте, не обращался ли Оуэн за нудистской лицензией.
— Вы думаете, он мог за ней обращаться?
— Ага. За ланчем расскажу почему.
— Отлично.
— Погодите, не отключайтесь. Вы сказали, что нашли человека, который продал Оуэну дроуд и разъем. Как, говорите, его имя?
