— Похоже на то.
Она могла быть раньше хорошенькой, подумал я. Дело не в отсутствии косметики и даже не в истощенном облике. Но пустые глаза над резкими скулами, глядящие в никуда…
— Она не слепа?
— Нет, оптические нервы функционируют безупречно.
Когда ток из розетки просачивается через тонкую проволоку от макушки к центру удовольствия в мозгу, внимание электромана тоже привлечь невозможно. Но нет, чистое эгоцентрическое счастье электромана вряд ли можно сравнить с эгоцентрическим горем Шарлотты.
— Скажите-ка мне, — продолжал доктор Хартман, — насколько сильно органлеггер может испугать юную девушку?
— Из рук органлеггеров нам удалось вырвать не так уж много граждан. Честно говоря, я не возьмусь наметить какой-то верхний предел. Они могли показать свои медицинские учреждения. Они могли заставить ее смотреть, как кого-то разбирают на части…
Разгул моего воображения мне самому не нравился. Есть много вещей, о которых не думаешь, потому что задача состоит в том, чтобы защищать возможные жертвы, чтобы Лорены и Анубисы вообще не могли до них добраться. При этом размышления о жертвах делу все равно не помогают, и ты заталкиваешь эти мысли подальше, подальше… Все эти вещи, должно быть, давно крутились в моей голове.
— У них имеется инструментарий, чтобы частично разобрать ее, а потом собрать снова, и при этом все время держать в сознании. Вы бы не нашли шрамов. Современная медицина не в состоянии удалять рубцы только на костях. Они могли делать временную трансплантацию любого рода… И ведь им было скучно, доктор. Дела шли вяло. Но…
— Хватит. — Он уже побледнел; его голос звучал слабо и хрипло.
— Но органлеггеры обычно не являются садистами. Они не относятся к своему материалу с таким уважением. Они бы не играли в подобные игры, если бы не имели что-то против нее конкретно.
— Бог мой, это вы играете в крутые игры. Зная все это, можете ли вы спокойно спать?
— А это вас не касается, доктор. Как по-вашему, могли ее довести до такого состояния страхом?
— Не сразу. Если бы это произошло один раз, мы бы ее вывели из шока. Подозреваю, ее запугивали многократно. Как долго она у них была?
— Девять дней.
Хартман выглядел уже совсем плохо. Он явно не годился для работы в АРМ. Я порылся в спорране и вытащил имплантатор:
— Прошу вашего разрешения поместить на нее игольный трассер. Это ей не повредит.
— Нет нужды шептать, мистер Гамильтон.
— А я шепчу? — Да, черт возьми, я говорил очень тихо, словно боялся обеспокоить ее. Обычным тоном я добавил: — Трассер поможет найти ее, если она пропадет.
— Пропадет? Почему она должна пропасть? Вы же сами видите…
— Банда органлеггеров, похищавшая ее, может снова попытаться. Насколько хороши ваши системы безопасности…
Я осекся. Шарлотта Чемберс повернулась, теперь она смотрела прямо на меня.
Хартман вцепился в мое плечо. Мягко, успокаивающе он произнес:
— Не беспокойся, Шарлотта. Я доктор Хартман. Ты в хороших руках. Мы позаботимся о тебе.
Шарлотта, почти привстав и изогнувшись в кресле, изучала мое лицо. Я старался выглядеть дружелюбно. Естественно, я понимал, что не стоит отгадывать ход ее мыслей. Почему ее глаза так расширились в надежде? В отчаянной, безумной надежде. Ведь я только что сказал о страшной угрозе.
Чего бы она ни искала в моем лице, этого она не нашла. Надежда истаяла в глазах, и Шарлотта осела в кресле, безо всякого интереса глядя прямо перед собой. Доктор Хартман сделал жест. Я понял намек и удалился.
Двадцать минут спустя он присоединился ко мне в приемной:
— Гамильтон, в первый раз она выказала такой интерес к происходящему. Что могло его породить?
Я мотнул головой:
— Просто хотел спросить, насколько хороша ваша служба безопасности.
— Я предупрежу охранников. Мы можем отказаться от допуска к ней посетителей иначе как в сопровождении агента АРМ. Этого достаточно?
— Возможно. Но я хотел бы пометить ее трассером. Просто на всякий случай.
— Хорошо.
— Доктор, что выражало ее лицо?
— Думаю, надежду. Гамильтон, готов биться об заклад, что дело в вашем голосе. Его звучание может ей кого-то напоминать. Разрешите, я запишу ваш разговор, и мы поищем психиатра с похожим голосом.
Когда я поместил в Шарлотту трассер, она даже не шевельнулась.
Ее лицо преследовало меня на всем пути домой. Словно она два года ждала в этом кресле, не давая себе труда шевельнуться или подумать, пока не пришел я. Пока я наконец не пришел.
Мой правый бок, казалось, потерял вес. Это заставляло меня спотыкаться, пока я все пятился, пятился… Моя правая рука кончалась у плеча. На месте левого глаза зияла пустота. Из тьмы выползало нечто неопределенное, смотрело на меня единственным левым глазом, трогало пальцами единственной правой руки. Я пятился, пятился, отбиваясь иллюзорной рукой. Оно надвинулось. Я коснулся его. Я проник внутрь его. Отвратительно! Сплошные шрамы! Легочная полость Лорена представляла собой сплошную сетку трансплантатов. Мне хотелось выдернуть руку. Вместо этого я потянулся глубже, нашел его заимствованное сердце и сдавил. И продолжал давить.
Как я могу спать ночами, зная все это? Что ж, доктор, иногда ночами мне снятся сны.
Открыв глаза, Тэффи увидела, что я сижу в постели, уставившись в темную стену.
— Что такое? — спросила она.
— Плохой сон.
Она успокаивающе почесала меня за ухом.
— Ты совсем проснулась?
— Совсем, — вздохнула она.
— Мерзлявчик. Где ты слышала слово «мерзлявчик»? По телевизору? От знакомого?
— Я не помню. А что?
— Просто подумалось. Не важно. Я спрошу у Люка Гарнера.
Я поднялся и приготовил нам горячего шоколада с добавкой бурбона. Он вырубил нас не хуже облака щадящих иголок.
Лукас Гарнер — человек, выигравший гамбит у судьбы. Пока он старел, медицинская технология прогрессировала, так что ожидаемая продолжительность его жизни опережала его возраст. Он еще не был старейшим из живых членов Клуба струльдбругов, но делал успехи.
Позвоночные нервы давно износились, привязав его к летающему креслу. Лицо складками свисало с черепа. Но руки обладали силой обезьяны, и мозг все еще работал. И Лукас Гарнер был моим начальником.
— Мерзлявчик, — сказал он. — Мерзлявчик. Правильно. О них говорили по 3D. Я не обратил внимания, но ты прав. Смешно, что снова начали употреблять это слово.
— Как оно появилось?
— От слова «леденчик». Леденчик — это застывший сироп на палочке. Его облизывали.
