Лукас и Голдинг воссоединились со своей небольшой командой со съемок «Каждый жил в городе Претти Хау» для новой документалки, которая изначально должна была длиться десять минут. Но Лукас и Голдинг были «весьма амбициозны» и представляли себе фильм в виде получасовой телепередачи с перерывами на рекламу
[277]. Лукас донимал своих преподавателей и ввязался в несколько громких споров, прежде чем выбил себе достаточно пленки, чтобы снять дополнительный материал на условиях, что его выпускной проект будет длиться не больше десяти минут. «Я привык снимать кучу материала, а потом делать из него фильм в монтажной», – объяснил Лукас
[278]. Однако он не собирался подчиняться десятиминутному ограничению.
Лукас занимался «Императором» почти весь март и апрель 1967 года: снимал, как Хадсон разглагольствует в эфире и болтает по телефону, даже умудрялся брать у него интервью. «Он [Хадсон. – Пер.] не представлял, что может случиться, пока мы в студии, – говорил позже Голдинг, – и ему не хотелось, чтобы кто-то из присутствующих испортил его радиопередачу»
[279]. В конце концов Хадсон доверился Лукасу и съемочной группе, даже согласился поучаствовать в шутливом ролике: он должен быть выйти из машины в сопровождении грозных телохранителей, которых сыграли Лукас и Голдинг, скопировав стиль камео Хичкока. В свободное от Хадсона время Лукас снимал фальшивые рекламные ролики, от которых разило юмором журнала «Мэд» и еще более отчетливым душком «травки»: среди них была реклама автомобиля «Камаро», который оказывался носорогом, и реклама бананов, которые можно курить, – в последней Милиус сыграл мексиканского bandito с самодовольной ухмылкой.
Все участники получили хороший опыт. «Это был настоящий кинематограф, – вспоминал Голдинг. – Мы чудесно сработались и очень открыто воспринимали идеи друг друга»
[280]. Милиус тоже всегда считал «Императора» одним из фирменных фильмов Лукаса: «Уже тогда он был великолепным художником. Он рассматривал все прежде всего визуально… с точным пониманием того, что хочет достичь. И, знаете, делал очень необычные вещи»
[281]. Один из самых необычных и диссонансных моментов «Императора» наступает в середине фильма, когда внезапно начинаются титры. На самом деле это была фальшивка, направленная против преподавателей-запретителей, но зрителям показалось, будто Лукас поддался требованиям ограничить фильм десятью минутами. На первом показе фильма, как вспоминал Голдинг, «по залу прокатилась волна разочарованных возгласов, потому что все знали… о наших сражениях с киношколой по поводу этого фильма – и вот теперь все решили, что мы прогнулись под школьные требования». Когда аудитория поняла, что фильм будет идти еще двенадцать минут после титров, она взорвалась от радости. «Каждая минута фильма после этих титров, – хитро ухмыляясь, рассказывал Голдинг, – была нашей осознанной атакой на систему»
[282]. Лукас с глубоким удовлетворением купался в аплодисментах. Он оказался прав. Опять.
Той весной Марша переехала к Лукасу в дом на холме на Портола-драйв. Друзья задумчиво почесывали макушки; они казались столь непохожими. Но и Лукас, и Марша считали, что как раз поэтому идеально подходят друг другу. «Мне всегда казалось, что я оптимистка, потому что я экстраверт, и я всегда думала, что Джордж больше интроверт, тихий и пессимистичный», – рассказывала Марша. Лукас, как обычно, говорил загадками: «Мы с Маршей очень разные, но в то же время мы очень похожи». Если расспросы продолжались, он с неохотой признавал: ему нравится, что она каждый вечер готовит ужин. Увидев их вместе, родители Лукаса по относительной легкости, с которой он вел себя рядом с ней, смогли сказать, что она – та самая. Это убеждение укрепилось среди членов семьи, когда Лукас признался зятю, что «Марша – единственный человек, из-за которого я могу накричать на других»
[283]. Для сдержанного Лукаса это было действительно серьезное заявление.
Вскоре после выхода «Императора» Лукас наконец окончил работу над «THX 1138 4EB». Ему понравился результат. «Я не ожидал, что выйдет настолько хорошо», – признавался он; Лукас тяжело работал, чтобы превратить фильм в наводненное чувствами переживание
[284]. Визуально Лукас наполнил кадры множеством высокотехнологичных уловок: изображение искажено или забито помехами, дрожит, как плохо настроенный телеканал; по бокам и внизу экрана бегут цифры, дезориентирующие зрителя, которому кажется, что он видит все происходящее на экране монитора, как сами преследователи THX. Некоторые эпизоды будто сняты камерой наблюдения; другие окрашены в оранжевый цвет, показаны через забрало полицейского шлема с надписью в углу, говорящей о том, что сейчас мы видим происходящее глазами perfectbod 2180. В определенный момент мигает дата 5–14–2187 – отсылка к фильму Липсетта.
Многонедельная работа Лукаса над звуковой дорожкой тоже оправдала себя – даже сегодня немногие фильмы могут сравниться с ним по звучанию. «Дикая смесь Баха, – рассказывал Уолтер Мерч, – и вкрапленные в нее едва слышные переговоры авиадиспетчеров или кого-то вроде них»
[285]. Лукас брал интересную музыку где только можно: на вступительных титрах играет тоскливая композиция «Still I’m Sad» группы «Ярд Бердз», а на фоне триумфального бегства THX в закат раскатисто звенят громогласные органные аккорды. Подспудное ощущение общего безумия Лукас усилил, добавив сцену, в которой Режим, олицетворенный похожей на Христа фигурой с цифрами 0000 на лбу, ведет допрос обвиняемой в «сексуализации» YYO 7117 – партнерши THX. В фильме присутствует множество долгих сцен, во время которых люди просто нажимают на кнопки и управляют техникой, или кадров, где THX бегает по бесконечным коридорам, беспорядочно размахивая руками. Но все это затягивает – благодаря скорострельному монтажу Лукаса, спецэффектам и сюрреалистичным звукам. Если кратко: «THX 1138 4EB» удался.
«Мне хотелось передать эмоции исключительно кинематографическими средствами, а не через сюжет, – говорил Лукас позднее. – Такой была цель всех моих тогдашних фильмов. Всю свою карьеру я остаюсь энтузиастом кино; хотя позже я начал снимать фильмы с более традиционным повествованием, я всегда старался выразить эмоции в основном средствами кинематографии»
[286]. И действительно, это было серьезное кинематографическое переживание; премьерный показ фильма стал настоящим событием. Студенты начали аплодировать с появления логотипа USC на экране и перешли на рев, когда его цвета начали медленно меняться с желтого на кроваво-красный.
