Усилия по спасению американского журавля потребовали еще больше человеко-часов, причем преимущественно добровольческих. Каждый год команда пилотов сверхлегких самолетов учит новое поколение выращенных в неволе журавлей, как мигрировать на зиму на юг – из Висконсина во Флориду. Путешествие длиной около двух тысяч километров может занимать до трех месяцев, оно предполагает десятки остановок на частных землях, владельцы которых охотно предоставляют их птицам. Миллионы американцев, не принимающих непосредственного участия в этой деятельности, поддерживают ее косвенно – вступая в многочисленные общественные организации, среди которых Всемирный фонд дикой природы, Национальная федерация дикой природы, “Защитники дикой природы”, Общество охраны дикой природы, Африканский фонд дикой природы, “Охрана природы”, Международное общество сохранения природы
[100].
Не лучше ли было бы, с практической и этической точек зрения, сосредоточиться на том, что можно сделать и что делается для сохранения видов, а не строить мрачные предположения о будущем, в котором биосфера сведется к маленьким пластиковым пробиркам? Директор одной природоохранной организации на Аляске однажды сказал мне так: “Людям нужно иметь надежду. Мне нужно иметь надежду. Она поддерживает в нас жизнь”.
Рядом с Институтом природоохранных исследований стоит похожее здание палевого цвета, служащее ветеринарной клиникой. Большинство животных в клинике, которая также относится к зоопарку Сан-Диего, приходят и уходят, однако в здании есть и постоянный обитатель – гавайский ворон, или алала, по имени Кинохи. Он один из примерно сотни представителей этого вида, живущих в наши дни, причем все в неволе. Оказавшись в Сан-Диего, я навестила Кинохи в сопровождении заведующей отделом физиологии размножения Барбары Даррант – единственного человека, который, как мне сказали, действительно понимает этого ворона. По дороге к нему Даррант прихватила в специальном магазинчике его любимые лакомства: мучных червей, лысого новорожденного мышонка и заднюю часть туловища взрослой мыши, разрезанной пополам так, что с одной стороны свисала пара лапок, а с другой – клубок кишок.
Никто точно не знает, почему алала исчезли в дикой природе; возможно, как и в случае с пооули, на то есть несколько причин: утрата ареала, истребление инвазивными видами, например мангустами, и заболевания, передающиеся другими инвазивными видами, такими как москиты. Так или иначе, считается, что последний из живших в лесу алала умер в 2002 году. Кинохи родился в питомнике на Мауи более двадцати лет назад. Судя по тому, что все рассказывают, он очень странная птица. Выросший в изоляции, он не идентифицирует себя с другими алала. Но он не думает о себе и как о человеке. “Он живет в своем собственном мире, – сообщила мне Даррант. – Как-то он влюбился в колпицу”.
В 2009 году Кинохи отправили в Сан-Диего, поскольку он отказывался спариваться с какими-либо другими воронами из питомника; решено было попробовать что-то новое, чтобы убедить Кинохи внести свой вклад в ограниченный генофонд вида. И именно Даррант придумала, как завоевать сердце Кинохи, а точнее его семенники. Он довольно скоро начал благосклонно принимать знаки ее внимания – у воронов нет пениса, поэтому Даррант массировала область вокруг его клоаки, – однако во время моего визита он по-прежнему не сумел, выражаясь словами исследовательницы, выдать “эякулят высокого качества”. Приближался очередной брачный сезон, и Даррант намеревалась повторять попытки по три раза в неделю в течение пяти месяцев. Если дело рано или поздно увенчается успехом, она тут же метнется со спермой Кинохи на Мауи и попробует провести искусственное осеменение одной из самок в питомнике.
Мы подошли к клетке, где жил Кинохи. Она больше напоминала гостиничный номер – передняя комнатка была достаточно просторной, чтобы там могло уместиться несколько человек, задняя же была увешана веревками и другими интересными для воронов приспособлениями. Кинохи подскочил, чтобы поприветствовать нас. Он был черный как смоль, от головы до кончиков когтей. Мне показалось, что выглядит он как обычный американский ворон, однако Даррант объяснила, что у него гораздо толще клюв и лапы. Кинохи держал голову чуть наклоненной вперед, будто старался избежать визуального контакта. Интересно, подумалось мне, не появляется ли у него при виде Даррант птичьего эквивалента грязных мыслей? Исследовательница предложила ему принесенные лакомства – и он разразился хриплым карканьем, звучавшим пугающе знакомо. Вороны способны имитировать человеческую речь, и Даррант перевела мне его карканье как “Я знаю”.
“Я знаю, – повторил Кинохи. – Я знаю”.
Трагикомичная половая жизнь Кинохи предоставляет нам еще больше свидетельств – если еще какие-нибудь вообще нужны – того, насколько серьезно люди относятся к проблеме вымирания. Нам так больно видеть, как вымирает даже один вид, что мы готовы проводить ультразвуковые исследования носорогам и вызывать половое возбуждение у воронов. Разумеется, преданность своему делу людей, подобных Терри Рот и Барбаре Даррант, а также учреждений вроде зоопарков в Цинциннати и Сан-Диего можно было бы счесть поводом для оптимизма. И будь это другая книга, я бы так и сделала.
Хотя многие из предыдущих глав посвящены вымиранию (уже или почти произошедшему) отдельных организмов – панамской золотой лягушки, бескрылой гагарки, суматранского носорога, – главная тема книги, как я это задумывала, – общая схема, по которой все происходит. Я попыталась проследить событие вымирания – называйте его голоценовым вымиранием, или антропоценовым, или, если вам так больше нравится, Шестым вымиранием – и поместить его в более широкий контекст истории жизни. Истории не строго униформистской и не строго катастрофистской, а смеси того и другого. И со всеми своими подъемами и падениями эта история показывает нам, что жизнь чрезвычайно устойчива, но не до бесконечности. На нашей планете царили долгие, небогатые событиями периоды и очень редко происходили “перевороты на поверхности земного шара”.
Насколько нам известно, причины этих переворотов сильно разнились: оледенение в случае вымирания конца ордовикского периода, повышение среднемировой температуры и изменение химии океанов в конце пермского, падение астероида в последние секунды мелового. У нынешнего вымирания своя собственная, новая причина – не астероид или мощное извержение вулкана, а “один слабый биологический вид”. Как сказал мне Уолтер Альварес: “Прямо сейчас мы видим, что массовое вымирание может быть вызвано людьми”.
У этих в корне несхожих событий есть одно общее свойство – изменение, а точнее его скорость. Когда мир меняется быстрее, чем биологические виды могут адаптироваться, многие из них гибнут. Дело именно в этом, и неважно, падает ли причина с неба огненной полосой или едет на работу в “хонде”. Утверждение, что нынешнее вымирание можно было предотвратить, если бы люди больше беспокоились о происходящем и были готовы чем-то жертвовать, нельзя считать абсолютно неверным, однако при этом упускается из виду главное. Не так уж важно, беспокоятся люди или нет. Важно то, что люди меняют мир.
