Юнг как-то рассказывал нам, как обнаружил существование анимы. Женщина, которой он был увлечен, однажды повела себя неожиданным образом, и он был глубоко разочарован. Но вместо того, чтобы убегать, как обычно делают в таких случаях мужчины, он пошел домой и спросил себя, почему, черт возьми, он ожидал от нее иного! И осознал, что нес в себе образ идеальной женщины, «женщины, какой она должны быть». И эта женщина, которой он был увлечен, вела себя не так. Для него это было еще одним шагом к осознанию своей анимы. Так что если женщина постоянно играет роль анимы, ожидаемый образ, то мешает мужчине осознать его внутренний образ, его аниму. Но поскольку женщины знают, что как только они будут вести себя отлично от мужских чувственных ожиданий, большинство мужчин их тут же бросит, то, естественно, не хотят рисковать. Такие женщины вступают в конфликт между внутренней честностью и риском разрыва отношений; и тут начинается разработка замыслов.
Открытие коробки было felix culpa. Психея должна была стать бессознательной, а Эрос должен был её спасти. Если думать о Психее как архетипе анимы, а об Эросе как архетипе анимуса, это тонкий переворот ролей. Среди людей мужчина обычно пытается ухаживать за женщиной, иначе произойдет незаметное смещение нормальных ценностей. Многие маменькины сынки слишком ленивы для ухаживаний, их легко поймать активной женщине, которая обычно не находит успеха. Обычно это мужчина в видимом мире, как эго, должен активно проявлять интерес к женщине. В глубочайшем смысле, однако, в потустороннем мире анимуса и анимы, зачастую именно Эрос, высшее качество анимуса в женщине, является logos spermatikos — семенем духа любви. У французов, знающих толк в тонкостях любви, есть прекрасное выражение. Они говорят: «Elle choisit celui qui devra la choisir» («Она выбирает того, кто позже выберет её».) Это легко может произойти при первой встрече с мужчиной, женщина как-то знает, что это судьба; и выбирает его. Ее активный Эрос, внутренней пламя, затронул его спящую душу, что он, возможно, обнаружит лет через пять, хотя нечто в ней давно это знает. Так что активный Эрос — это невидимое начало в женщине. Юнг говорил, что если женщина по-настоящему, до глубины души, любит, то есть, если её Эрос действительно любит, а этого ей не добиться одной только силой воли, эго или планированием, то может добиться любого мужчины. Это происходит с ним как внутренняя судьба.
Психея впадает в сон, подобный смерти, и только тогда Эрос приходит её спасти. Эрос, как заметил Меркельбах, — это прототип Осириса, который появляется в финальном посвящении Луция-Апулея в конце книги. Греки отождествляли Эроса с Осирисом; и действительно, у египтян Осирис учил людей глубокой взаимной любви
[93]. Эрос и Осирис — это психологические символы Самости.
Божественное психическое ядро души, Самость, обычно активируется в моменты крайней опасности. Эрос тоже появляется, только когда Психея исчерпала все возможности. Но потом он берет её на Олимп, в мир богов. Это связано с тем фактом, что Эрос появляется в этой истории как незрелый юноша. Похоже, что Луций еще недостаточно настрадался, чтобы переживать Самость внутри, словно он еще не созрел для глубокого религиозного опыта, который переживает в конце книги.
Глава 8
Харита, Тлеполем и хтоническая тень
Мы подошли к концу истории Психеи и Эроса, к счастливому концу в потустороннем. Все вернулось в коллективное бессознательное, из которого вышло, как и ребенок-спаситель в Откровении вернулся в потустороннее, и это предполагает, что реализация в сознании пока невозможна.
Такие вещи часто происходят в меньшем масштабе в психологической практике. Очень часто у людей бывают нуминозные сны, но они так далеки от их понимания, что не справляются даже при помощи аналитика, который объясняет значение символизма. Все происходит в потустороннем без всякого понимания. Но где-то оно существует; на самом деле, даже имеет невидимое положительное влияние.
В нашей истории положительный эффект проявляется следующим образом: только после того, как Харита и осёл (Луций) услышали от старухи историю о Психее и Эросе, Луций решил сбежать, и никак не раньше. Таким образом, история как-то его оживила, дала надежду, волю к жизни, пусть даже бессознательную. Харита тоже оказалась под впечатлением, так как она тут же вскакивает на спину осла, когда тот убегает. Когда старуха пытается их удержать, Луций сильно её пинает, так что та теряет сознание, и убегает.
Все это бессознательный положительный эффект истории, хотя суть её содержания прошла незамеченной. Только Волупия и Красота влияют на сознание Луция, потому что он слушает историю и говорит: «Какая прекрасная история! Если бы только у меня было перо, чтобы записать её!» Так действует эстетизм. Если бы Луций только задумался, что значит история, то извлек бы из нее куда больше. Но присутствует этот усыпляющий элемент. Однако, оживляющий элемент присутствует тоже, так что он пинает старуху и убегает, но из-за Хариты все идет прахом, потому что она хочет пойти направо, где живут её родители, хотя Луций знает, что там они встретят воров и снова окажутся в плену. Он хочет пойти налево. Но Харита — мамина дочка; как говорит текст, она была украдена «из материнских рук». Эта сентиментальная чувственная связь с матерью рушит их совместное бегство, и они снова попадают в руки воров.
После появляется неизвестный новый вор, Гем (от haemus, «кровь»; он кровавый), и хвастовством добивается принятия в шайку. Позже мы узнаем, что на самом деле это Триптолем, жених Хариты, который пробрался в шайку, чтобы освободить невесту. Поймав Луция и Хариту, воры решают наказать пару, убив осла, и, вытащив его внутренности, зашить ему в живот девушку, чтобы торчала одна голова. И бросить их на жаре, чтобы девушка медленно погибла, зашитая в зловонной туше осла. Даже этот садистский план имеет символический смысл, если вспомнить, что Луций должен интегрировать аниму. Его проблема в том, что он этого не делает, видя все снаружи, как прекрасное и эстетически удовлетворительное. Он не пытается интериоризировать опыт. Если Хариту зашить ему в живот, то образно это означает интеграцию (интернализацию) анимы.
Интересно было бы провести исследование наказаний и пыток в мифологии, ведь, насколько мне известно, всякое наказание символически представляет форму поиска индивидуации, но с негативным оборотом. Например, Иксион возжелал Геру, хотел стать женихом богини, и в наказание был привязан к колесу (мандала) в греческой преисподней; или Тантал, который висел, привязанный к дереву, полному плодов, над озером, вынужденный в конце концов умереть от голода и жажды; или, наконец, Сизиф, осужденный вечно катить камень на вершину горы. Колесо, дерево и камень — все это символы Самости. Следовательно, все преступники были связаны с принципом индивидуации. Бессознательное словно хочет сказать: «Хочешь стать богом — пожалуйста, будь богом!» Большинство наказаний и садистских пыток-фантазий имеют такой мифологический характер, и символы индивидуации появляются в них в негативной, разрушительной форме. Словно процесс индивидуации — безжалостный и неизбежный закон природы в человеческой психике. Если ему сопротивляться, он достигает своей цели в негативной форме
[94]. Эти мифологические страдания скрывают глубокие причины и смыслы «вечной» пытки, которая переживается в неврозах и психозах.
