Не будем забывать о том, кого первого повстречала Психея после разлуки с Эросом и после того, как река сорвала её попытку самоубийства, тем самым доказав героине, что регрессия невозможна. Как часто происходит в процессе раскрытия мифологемы, то, что сначала можно легко принять за случайность, в результате оказывается очередным гениальным штрихом на идиллическом полотне мифа, и каждый такой штрих исполнен глубинной мудрости и совершенного смысла. «На береговом гребне случайно сидел деревенский бог Пан, обняв горную богиню Эхо, которую учил он петь на разные голоса…» Благодаря таинству «дивинации», которое «умные люди и называют даром провиденья», Пан тотчас распознал, в какой ситуации оказалась Психея. И именно он дал ей совет, с которым она продолжила жизненный путь. По сути, всё дальнейшее раскрытие мифологемы вдохновлено этим пророческим наставлением: «Отложи грусть и брось печаль, а лучше обратись с мольбами к [Эросу], величайшему из богов, и так как он юноша избалованный и капризный, то постарайся ласковой предупредительностью расположить его в свою пользу…» Пан — это бог, выражающий всю полноту природного бытия, который «благодаря своей глубокой старости, научен долгим опытом». Это «деревенский житель, пасущий стада», близкий к земле и животному миру, любящий всё живое и саму жизнь — то есть плоды «глубокой старости». Его совет имеет следующий смысл: «Эрос — величайший из богов; что же касается тебя, Психея… Будь верна своей фемининной природе — и обретёшь любовь!» Недаром Пан держит на руках богиню Эхо — свою недосягаемую возлюбленную: она обращается в музыку, что звучит для него, и потому их объяснение в любви продолжается вечно. Вот он, истинный наставник Психеи — мудрый, влюблённый, естественный. Фигура Пана остаётся целиком на заднем плане, но его «древняя мудрость» определяет будущее развитие Психеи.
При поверхностном взгляде в заданиях Афродиты можно усмотреть только смертоносные препятствия, выдуманные враждебной и коварной богиней с целью погубить соперницу. Но «древняя мудрость» Пана, за счёт которой Психея может завоевать любовь Эроса, наполняет смыслом то, что кажется случайным капризом: именно благодаря совету божества все предложенные Афродитой испытания становятся подвигами героини. Слова Пана позволяют ей понять истинное значение абсурдных, на первый взгляд, поручений — а именно, что события развиваются в направлении, которое ведёт к обретению Эроса. Таким образом, движение от задания к заданию осознаётся Психеей как определённый маршрут.
Второе, ещё более странное поручение Афродиты — принести моток шерсти «овец, покрытых золотым руном». Но на берегу реки Психея слышит шёпот зелёной тростинки: растение объясняет героине, как ей быть. В чём же глубинный смысл этого задания? Каким образом Психее удаётся с ним справиться? Наконец, какова здесь роль «простодушной и милосердной тростинки»?
Овцы — а точнее, овны — чью шерсть Психее необходимо добыть, описываются тростинкой как разрушительные магические силы. Вполне очевидна связь данных животных с солнцем, даже если не знать о солярном символизме овна в египетской культуре, в легенде о Золотом руне и других источниках
[204].
Психея получила наказ не подходить к этим «ужасным» животным, пока на них светит солнце: «Когда палит их солнечный зной, на них обычно нападает дикое бешенство, и они причиняют гибель смертным то острыми рогами, то лбами каменными, а подчас ядовитыми укусами…» Как символ разрушительного аспекта маскулинности, солярные овны выражают отрицательный коллективный опыт — а именно, принцип убийства маскулинности силами матриархата. И Афродита, будучи полностью уверена в гибельности своего поручения для фемининной Психеи, отправляет её усмирить и обокрасть эту деструктивную маскулинную силу — всепожирающее солнце, чьи волосы-лучи являются руном овнов. Но за столь распространённым мифологическим мотивом кражи пряди волос, клочка шерсти и т. п. скрывается необходимость символической «кастрации», которая означает «избавление от одержимости» — иначе говоря, подавление, депотенциацию
[205]. В частности, такой смысл несёт амазонский «первородный грех» Данаид, равно как и «предательство» Далилы, обрившей солярного героя Самсона.
Похоже, Психея обречена на уничтожение всепоглощающим маскулинным принципом. По сути, она должна расплавиться в разрушительном полуденном жаре маскулинной пылающей мощи, так как яростные солярные овны символизируют преисполненное архетипической энергией духовное мужское начало, противостоять которому фемининность не в силах. Архетипическая энергия этого смертоносного принципа — это «отцовский уроборос»
[206] в своём негативном проявлении, при контакте с которым фемининность непременно сгорит, подобно Семеле в присутствии Зевса, или же впадёт в безумие, подобно дочерям царя Миния
[207], высокомерно насмехавшимся над Дионисом. Только абсолютная искренность и благоговение перед данной энергией могут позволить фемининности выжить — но в этом случае она станет пленницей маскулинности, обретая всю благодать такого положения и подвергаясь всем его опасностям.
Так или иначе, овны выражают негативный аспект данного принципа, чья смертоносная агрессия — символ пагубного для Psyche вторжения бессознательных сил. На индивидуальном уровне это впервые проявилось в стремлении Психеи к самоубийству, когда она ощутила неспособность противостоять божественной природе — то есть силам архетипической реальности, которые вновь и вновь демонстрировали своё бесконечное превосходство над героиней. И только с началом процессов интеграции, в ходе развития связи с Самостью, человеческая Psyche обретает возможность сопротивляться вторжению обозначенных сил.
Вернёмся к текущему положению Психеи. В очередной раз создаётся впечатление, что она обречена на провал. Но героине помогает речная тростинка, «волос земли», связанный с «нижними водами» — элементом, противоположным пламени овнов. Именно из этого глубинного источника тростинка черпает своё умение быть упругой и гибкой. Подобно Пану, она нашёптывает Психее «растительную мудрость», мудрость роста: подожди, наберись терпения. Всё течёт, всё меняется, и всему своё время: полдень не вечен, а маскулинность не всегда губительна — только не стоит полагаться на грубую силу. Придёт срок — и солнце не будет пылать в зените: вот оно уже клонится к закату, и отступает сокрушительное бешенство полуденного зноя. Приходит вечер, за ним следует ночь, когда солнце возвращается домой, а маскулинный принцип сближается с фемининным:
Гелиос, сын Гиперионов, в чащу пошёл золотую,
Чтоб, реку Океан переплывши, достигнуть
Глубины обиталища сумрачной Ночи священной,
Чтобы матерь увидеть, супругу законную, милых детей…
[208]
Итак, с заходом солнца наступает время любви: теперь можно безопасным и естественным путём раздобыть золотое руно солярных овнов. И физически, и психологически солнечные волосы-лучи выражают маскулинную оплодотворяющую силу, а фемининность предстаёт в позитивном аспекте Великой Матери — как великая Ткачиха, плетущая из нитевидных токов солнечного семени единую ткань природы
[209]. Здесь прослеживаются параллели с «негативным» деянием Далилы, которая украла волосы Самсона, отдыхающего после изнурительных любовных подвигов: она тоже олицетворяет тёмную сторону фемининности. Разумеется, фигура Далилы (равно как и фигура Самсона) является персонификацией, скрывающей определённый мифологический паттерн
[210].
