В первом пригласительном билете на открытие «Паласа» наистильнейший Эмаэр предлагал гостям надеть «смокинг, вечернее платье или что там вам нравится». Коварный Господин Терпимость восьмидесятых уловил необходимость смешения стилей, что сопутствует уничтожению классовых барьеров и выражается в брожении умов и волнении тел. У него в клубе можно было увидеть единение культур и народов. Аристократом теперь становились не праву происхождения, а по праву таланта. Этому новому явлению дала определение Диана фон Фюрстенберг, создательница знаменитого wrap dress, платья с запа́хом, практичного и великолепно сидящего, которое обожают все модницы. «Неожиданно задавать тон стала эклектика, смешение стилей и классов, – вспоминает эта великая распорядительница светских раутов. – На вечеринках high society
[65] можно было встретить художников, журналистов, актеров и людей, которыми все восхищались просто за то, какими они были и как себя вели». 23 марта 1978 года Лулу де ла Фалез продемонстрировала новые идеи в действии. Вместе с мужем, художником Тадеушем Клоссовски, она устроила в «Паласе» декадентский костюмированный бал, название которого открывало двери всем видам причудливого безумия. На вечеринке «Ангел, демоны и чудеса» красовались Карл Лагерфельд в костюме Волшебника Мерлина и Жан-Шарль де Кастельбажак в плаще графа Дракулы. И конечно же Лулу, нарядившаяся крылатым херувимом.
Вел ли Жан-Поль демонстративно-разнузданную ночную жизнь? Веселился ли этот гениальный портретист эпохи в клубах? Немного, постоянно, совсем нет? По этому поводу говорят разное. Сам он категоричен: «Да мы с Франсисом никогда никуда не ходили! У нас времени не было, мы постоянно работали!» А вот белокурая Фредерика Лорка была душой компании «веселых красоток» модного Парижа. Вместе с Фаридой Хелфа и Бамбу малышка Фред организовала небольшую команду прекрасных и любимых всеми полуночниц. В парикмахерский салон ее отца слетались все, кто следовал последней моде. Днем она изучала литературу в Сорбонне, ночи проводила в «Паласе». Шанель пыталась заманить ее к себе работать манекенщицей. «В те годы всего важнее было то, как ты выглядишь, – рассказывает Фредерика. – Твой стиль, твой look. Перетряхивали весь “Ле Пюс”
[66] и сметали вещи с полок магазинчиков винтажных товаров. Подружки звонили друг другу: “Ты что наденешь вечером? Знаешь, какой у меня прикид?” Эмаэру удалось создать в “Паласе” совершенно сумасшедшую атмосферу, там собирались самые талантливые люди того времени. У него можно было увидеть Лагерфельда, Эдвиж Фенек, Мюглера, Монтана на одном танцполе с простыми людьми. Что до нас, то мы насмехались над знаменитостями. Эмаэр пускал нас бесплатно, потому что вокруг нас с Фаридой и еще пары таких же причудливых девушек создавалась приятная суета. Там царила невообразимая мешанина из всего, что только можно себе представить. VIP-зоны не существовало, и не было восторженных толп фанатов, преследующих звезд. Как-то вечером Жан-Поль зашел повидаться. Он был вместе со своим другом Франсисом. Тогда я бы ни за что не поверила, что они модельеры. Они напоминали двух милых студентов, а вовсе не законодателей мод. Звездой тогда считался Тьерри Мюглер. А Жан-Поль еще не нашел свой look».
Он работал тихо, не высовываясь, не афишируя своего имени. А тем временем в «Паласе» каждый вечер рекламировались модные новинки. Наконец Жан-Поль там появился, но восторга не испытал. «Приглашение всегда оставалось в силе, – продолжает Фредерика. – Невероятное количество молодых людей погружались с головой в эту жизнь. Секс, наркотики и рок-н-ролл – это ведь были не просто слова. Жан-Поль никогда не увлекался этим. У него всегда имелась возможность наделать глупостей, но он никогда этого не хотел. Разум у него всегда побеждал. К тому же рядом находился Франсис, его поддержка и опора. Они были потрясающей парой. И потом, он никогда не был прожигателем жизни. Я никогда не считала его легкомысленным или буйным. К тому же он работал как проклятый».
Как и у Фредерики, Бамбу, Фариды и Эдвиж, у Жан-Поля был только один враг – хиппи. С ними его ничего не объединяло, разве что штаны. А как могло быть иначе? Джинсы царили повсеместно, это была одежда на все случаи жизни, их носили представители всех социальных слоев, как мужчины, так и женщины. Джинсы надевали утром и вечером, зимой и летом, на работу и на вечеринку. В 1973 году было продано 500 миллионов единиц, а компания «Levi Strauss» получала миллионные прибыли. Джинсы нравились всем, даже Иву Сен-Лорану. Радикальное движение против хиппи не исключало некоторой симпатии к стилю «кэжуал»
[67]. Мода на спортивную одежду, пришедшая из Америки, прижилась в Европе. Похожая на мальчика Энни Холл в исполнении Дайан Китон
[68], одетой Ральфом Лореном, стала символом элегантности Нового Света. Готье ничем не пренебрегал. Как все художники, он внимательно наблюдал и складывал в копилку идей все, что будило его воображение. Бретельки, костюм размера «XL» и берет Вуди Аллена, похожий на головной убор старой колдуньи… Мода – это лоскутное одеяло, можно его перешивать, что-то отрезать, а что-то добавлять. Фредерика считает Жан-Поля непревзойденным мастером такого подхода. «Нужно отбирать то, что кажется интересным, запоминать, переделывать, использовать в творчестве все, что видишь, – говорит она. – Жан-Поль гениально умел подбирать, смешивать и переделывать вещи так, что результат всегда оказывался сногсшибательным. Но он был очень требовательным и сдержанным фантазером. Эстетика стиля “панк”, которую он обожал в то время, отражала образ жизни гуляк и разгильдяев, это было нечто дикое, wild thing. Забавно то, что сам он являл собой полную противоположность таким людям».
В отличие от них, он был чистеньким малышом, выросшим на сливках, протеинах и детском питании «Blédine». Милый послушный малыш. Сильно развитый инстинкт самосохранения спасал его от соблазнов того десятилетия, когда наркотики, неоправданный риск и тяга к саморазрушению получали все большее распространение в обществе. Он не употреблял алкоголь, не курил, возвращался домой вечером, как положено, тогда как город погружался в ночную жизнь. Он был хорошо воспитан. Внимательный наблюдатель за ночной жизнью, очарованный эстетикой маргинальности, Жан-Поль точно знал, что самому переходить «желтую линию» нельзя. Он восхищался жизнью на грани, такая жизнь его вдохновляла, и это находило отражение во всех его эскизах, но Аркёй, Бабуля Гаррабе и друзья детства удерживали его от перехода этой границы. Не колеблясь, не сомневаясь ни секунды, он исключал это безумие из собственной жизни. Каждые выходные он уезжал в Лондон. Словно энтомолог, попавший в неизведанные леса, он изучал «насекомых» с Карнаби-стрит, препарировал панков и нанизывал на воображаемые иголки трансвеститов, собирая личную коллекцию. Булавки, кожаные куртки, ботинки «Dr. Martens», прически «ирокез» – все это будоражило его фантазию. Концерты «Clash» и «Sex Pistols» дополняли изучение буйной жизни отчаянной молодежи и философии no future. Но Жан-Поль уже знал, как держать дистанцию, он хорошо изучил методику отстранения от происходящего, схожую с «эффектом отчуждения», который использовал в своей творческой практике Бертольт Брехт. Он постигал, но не принимал. То, что он переносил на бумагу, не являлось просто копией, это было отражение, переосмысленный образ пережитого и увиденного, пародия или игра. Его карандаш превращал dirty boys в ребячливых хулиганов, избавленных от смертельной тоски, которая губила их в реальности. Любой фанатизм вызывал у него усмешку. Жан-Поль заимствовал у них стиль: молнии, булавки, кожа, разодранные майки… Но их философия разбивалась о его восторженное жизнелюбие. Его восхищала только внешняя сторона их существования, он запоминал декорацию, лишая ее изначальной идеи. Когда позже анализировал панк-движение, он давал ему такое двусмысленное определение: «Это были последние слабые дадаисты, исключительно пролетарского происхождения».
