Итак, за дело. Без злости и агрессии, но упорно двигаться вперед к своей цели. В этом и заключалась спокойная сила человека в тельняшке. Еще один раз сработал метод «малыми средствами», чтобы обыграть судьбу, была пущена в ход «система Д»
[203]. Еще со времен богемной юности Готье с друзьями заменял деньги идеями. Метод проверенный. Хозяйственник Потар дал зеленый свет творческим начинаниям. Было создано небольшое ателье, где предстояло увидеть свет первой коллекции от-кутюр. Они ангажировали трех див, которые прошли модельную школу в домах мод «Диор» и «Шанель», у Риччи и Лароша, а из кармана Жан-Поля уплыли шесть миллионов франков, которые были инвестированы в дело. По меркам мира моды сумма довольно скромная. Но сценарий был запущен, и на улице Вивьен закипела работа. Напряжение было невероятным, их обсуждали все вокруг. Отказаться от предложения LVMH
[204], главного мецената от-кутюр, мирового лидера индустрии роскоши, означало примерно то же самое, что выйти в штормовое море на корабле без руля. Редакторы модных журналов падали в обморок.
Пригласительные билеты на шоу, которые рассылались важным гостям, сами по себе уже предвещали бурю. JPG, воплощенная ирония, написал на них чернилами от руки: «Я верю в вас и поэтому следую за вами». Это кодированное обращение школьника ко всем тем, кто сделал его королем двадцать лет назад, отражало его к ним глубокое доверие и привязанность и в то же время граничило с фамильярностью. Никто не мог остаться безучастным к такому доверительному обращению на флайере, ведь это было так необычно! Трудно было не понять истинного значения его слов, а именно: «Кто любит меня, тот меня поддержит!» Журналисты не хотели оставлять свое любимое дитя, особенно тогда, когда LVMH вытолкнуло на подиумы новых смутьянов, талантливых и дерзких Александра МакКуина и Джона Гальяно. Но Сюзи Менкес, яростная графоманка из «Геральд трибюн», царек первых полос, не оказывала ему поддержки. Журналистское сообщество жестоко, но снисходительно, как это ни странно звучит. Оставят ли старшего сынка, чудо-ребенка, маленького чертенка без помощи в этот важный для него момент?
Несмотря ни на что, болтовня не прекращалась. Как было не увидеть в этом кольце окружения определенную стратегию, почти военную? С вершины своих баррикад на площади Виктуар он заявлял: «Мой приход в Высокую моду был ответной реакцией. Очень бурной реакцией. На все старомодные коллекции, нуждающиеся в полной переделке. И против очень зрелищных коллекций, порождавших отношение, противоположное тому, что царило в восьмидесятые годы: люди стремились попасть на дефиле. Я считал, что эта ситуация совершенно не соответствует реальной работе»
[205]. Более чем оригинальное заявление! Все очень убедительно говорило о том, что враг дефиле не перестает запускать лис в курятник. Человек, который не любил создавать волну, совершал все больше ложных движений. Ошибок? И это тоже. Одеяние от-кутюр, пестрое и гладкое, было смято и перекручено. Высечь «старомодных», начать трясти священную смоковницу, триумвират «Диор» – «Сен-Лоран» – «Шанель»? А что до «зрелищности», о которой он говорил, как не увидеть в этом намек на нового Маленького принца моды, гения и безумца, претендующего на эксцентричный престол, который до этого полноправно занимал Готье?
Он тоже пришел с улицы. Испанские корни, британское воспитание – Гальяно воплощал собой смешения культур и социальных классов. Богемный, рафинированный и всеми обожаемый, он был миникопией Готье, родственная ему дерзкая душа. Плебей, почитаемый аристократией, ураган Гальяно обрушился на планету. Во время своих показов этот тореро заставлял публику трепетать, словно она наблюдала корриду. Девяностые годы прошли под знаком Гальяно – яростные, мистические, языческие, блестящие и полные хаоса. Хаос вместо здравого смысла. Война против засилья черного в гардеробе, где отныне царил свет. Он добивался превосходства, шокируя, удивляя, устраивая скандалы и потрясая устои. В сущности, это метод Готье, но сюда добавилась некая визуальная перверсивность, какой простодушные восьмидесятые, несмотря на маску циничного хулиганства, знать не знали. На показах Готье царили смех и добродушный юмор. Гальяно же обладал довольно причудливым и странным восприятием комического. Он был мастером ситуаций too much
[206], ему нравилось заставлять зрителей цепенеть и ужасаться, он устраивал то, что можно назвать гиперспектаклем. При этом – никакого стремления развлекать. Макияж его моделей напоминал раскраску диких племен, ритуальные татуировки, а сами показы походили на оперные шоу, в которых манекенщицы превращались в актеров треш-перформанса… Очарованная толпа чувствовала себя причастной к глобальным изменениям, новой эстетике шока, от которой бросает в озноб. Для того чтобы овладеть модой, «империей эфемерного», по словам Жиля Липовецки, нужно было стараться оставить как можно более глубокий след, обеспечить будущее каждой коллекции – притом, что век любой коллекции недолог, – найти место в вечности, а это сложная задача. Хуан Карлос Антонио Гальяно каждый сезон вступал в битву с Хроносом и побеждал. На подиуме появлялись княгини Лукреции, божественные клошары, аристократические чародейки, итальянки, индианки и африканки.
Спектакль? Балет? Ритуальная церемония? Кто мог определить точно? Если вы хотели успевать за ним, то следовало подробно изучить его учебник литературы, интересоваться тем, что происходило в Авиньоне и Байройте
[207]. Если имеешь дело с художником, культурные аллюзии неизбежны. Невежам с ним становится просто неинтересно. И для всех уже очевидно, что мода занимает свое место в культуре. Теперь это арена, на которой рождаются новые концепции и интеллектуальные модели. Родные земли, где мода была скромным и простым визуальным искусством, покинуты навсегда. Земное и конкретное в моде похоронено. Изменилось все, и теперь стилисты должны знать по крайней мере два языка. Это проще и с финансовой точки зрения (а как еще продать наряд?), и, с казалось бы, противоположной, культурной (как создать наряд, который требуется?). Билингвы Готье, Лакруа, Гальяно всегда подкрепляли эрудицией свое профессиональное умение кутюрье. Полиглот Лагерфельд (он владеет четырьмя языка-ми) коллекционирует живопись, мебель, автографы и редкие книжные издания. Перемены стали необратимыми. Произошла бархатная революция, которая была очевидна только избранным. Мода всегда была онтологически связана с философией. Это строгое определение, подразумевающее усилия и труд, по сути своей противоречит постоянной фривольности, легкой и талантливой, с которой те, кто создавал моду и давал ей определения, общались с миром. Нужно было подобрать легкие синонимы к тяжеловесным понятиям «размышлять», «анализировать», «вырабатывать идеи». Не говорите, что модельеры изучают и препарируют энциклопедию моды, потому что многие считают их невеждами, и, по большому счету, их это устраивает.
