Если бы не стал кутюрье, он был бы прекрасным шеф-поваром. «Сколько себя помню, я изо всех сил всегда стремился стать модельером, – говорит Жан-Поль. – Я не мог позволить себе экспериментировать или ошибиться». Очень долгое время это страстное желание полностью определяло его существование. Потом, посмотрев старый фильм с Фернанделем, в котором тот постоянно мечтал стать императором, Жан-Поль понял, что нужно немного расслабиться. Его раздражали приступы пустой мечтательности. Самой большой нелепостью для него было не достичь успеха в том, что запланировано, не добиться поставленной цели. «Я ненавижу, когда то, что считаешь судьбой, не воплощается во что-то реальное», – говорит этот избалованный ребенок.
Подают шампанское, которое он пьет как лимонад. Он предусмотрительно заказал заранее «пирог “Татен” с хрустящей крошкой», коронное блюдо ресторана «Каса Олимп». Было сладкое и соленое, сыр и десерт. «Он настоящий бонвиван, – говорит его подруга, журналистка Катрин Лардер. – Радостный и полный жизни человек». Бонвиван, о котором Оливье Сейяр сказал шутя: «Разговор с ним всегда получается ярким и сочным. С ним три часа пролетают, словно одна минута. Конечно же, ему нужно пополнять запасы!» Наступает священный момент. Слегка обмакнув палец в соус из трюфелей, шутник облизывает его и с невинной улыбкой протягивает официантке никелевую тарелку. Шампанское его развеселило. Кинематографические клише, превозносящие женскую элегантность, побуждают его разразиться вулканическим потоком рассуждений. Он подробно рассуждал о знаменитом черном платье с вырезом на спине, прославившем идеальные ягодицы Мирей Дарк в фильме «Высокий блондин в черном ботинке», благодаря которому ее карьера снова пошла в гору. Еще он анализировал то огромное влияние, какое оказал на пристрастие женщин к юбкам макси созданный Фэй Данауэй роковой образ Бонни в берете, вызвавшем столько разговоров.
Его рассуждения околдовывали, как стрекот швейной машинки. Переходя от «Фабрики» Уорхола к Испании Бунюэля и Италии Пазолини, Готье обрамлял, словно вышивка крестиком, собственные умозаключения о женской красоте. Ричард Аведон, фотограф, которым он восхищался, автор множества портретов звезд шестидесятых, любил только те лица, которые несли на себе печать прожитых лет и опыта. «То, что он ценил в людях, – пишет Трумен Капоте, – часто называли резкостью и суровостью». Юные лица вызывали у него смертельную скуку. Жан-Поль тоже пренебрежительно относился к округлости щек, свежему румянцу и ясному взору. «Бардо вначале раздражала меня именно этим, – рассказывает он. – А потом, в период “Харлей – Дэвидсон”, я считал, что она восхитительна!» Округлым формам и лоску он предпочитал угловатость, нервные умные лица со следами пережитого. Не Мэрилин Монро, а Ава Гарднер. Его очаровывали славянские скулы и резкие черты Кэтрин Хепберн. Он считал, что без ума и энергии не может быть красоты.
В образе Марлен Дитрих его не привлекала ни хрипотца, ни утомленный взор роковой женщины. Он ценил только смокинг. Джеймс Дин? Немного жуликоват. Монтгомери Клифт? Слишком красив. Кумиром его юности был Марлон Брандо, мачо с противоречивым характером и беспокойным взглядом. Изучая его биографию, Жан-Поль обнаружил почти спортивное достижение. На вопрос «Вы бисексуальны?» священное чудовище ответило: «Нет, три…» Готье нравились маргиналы, матросские бары, харизматичные проходимцы, но в театре своих фантазий он был не актером, а только зрителем. Пьер Клементи, хромой и с золотым зубом, одетый в кожаный плащ и опирающийся на трость, – помните его персонажа в фильме «Дневная красавица», гангстера, который преследовал героиню Катрин Денёв? Такие люди вызывали у него восторженное уважение, но он от них держался на расстоянии. Разрушительное отношение к жизни – это не для него. Если бы встретился лицом к лицу с устрашающими фаланстерами вроде Жан-Пьера Кальфона, Бюлля Ожье и Клементи в Париже семидесятых, он бы скорее всего бежал. «Такие люди меня очаровывают, но, находясь рядом с ними, я все время боюсь своих возможных реакций, – признается Готье. – Я сразу чувствую страсть к саморазрушению и держусь настороже. Думаю, у меня очень развит инстинкт самосохранения».
Если ему предлагали наркотики, то он отказывался порой даже слишком демонстративно, как персонаж Вуди Аллена в «Энни Холл», который чихнул на горку предложенного ему кокаина перед ошеломленными калифорнийскими нуворишами. «Однажды на Филиппинах меня пригласили на вечеринку золотой молодежи, – рассказывает Жан-Поль. – Я заметил, что из рук в руки переходит джоинт. Когда очередь дошла до меня, я, не зная, что делать, просто затушил отвратительный влажный окурок». Слишком ясная голова… Более того, стиль искусственного рая семидесятых его сильно утомлял. Обычно все опыты border line
[238] оказывались ему неинтересны. Он был эпикурейцем и чистюлей, не курил, почти не употреблял алкоголя. Не Сен-Лоран, не Гальяно, не фрик и не джанки
[239]. И все же… Многие возводили Готье в сан короля скандала, его, полуребенка, который имел одну лишь зависимость: ромовая баба. Но он служил, и служит до сих пор, иконой для гламурных геев, разбитных бисексуалов и гетеро андеграунда, всех доходящих до крайности бунтарей. Изящный пируэт, пикантный парадокс.
Готье использовал в работе все атрибуты маргинальных социальных групп, в частности пирсинг и татуировки, скинхедов и постпанков, арабские бурнусы и африканские бубу. Поклонники воображали его лидером бунтарей, агрессивным рокером. Он коварно позволял людям думать, о чем они хотят, и делать, что им захочется. Возможно, этот миф его устраивал. Он, человек, который всегда с подозрением относился к снобам, элите и знаменитостям, пользовался репутацией самого безумного из beautiful people. Это был фальшивый паспорт. Все в его прошлом указывает на то, что он был совершенно другим человеком. Меньше мескалина, больше гренадина… «Это земной человек, – замечает Фредерик Лорка. – Он прочно стоит на земле обоими ногами, а его мечтательная натура проявляется только в работе». Приемный отец ста двадцати детей, этот мечтатель меняет иногда направление и отправляется на улицы Парижа, желая повитать в облаках. Просто чтобы на время убежать от тяжкого груза обязательств, необходимости принимать решения и бумажной работы. Раньше он не подписывал сам ни одного документа. Этим за него занимались Франсис и Доминик, давая ему полную свободу для творчества. Они так в этом преуспели, что он, будучи стопроцентным представителем среднего класса, приобрел привычки олигарха, окруженного секретарями. Он не знал, в какую сумму вылились три переезда главного офиса, не мог точно сказать, во сколько ему обходится аренда собственной квартиры, довольно слабо соотносил внешние проявления богатства с реальными доходами. Купив в 2004 году частный особняк на авеню Фрошо, а потом, в 2006-м, дом в Сен-Жан-де-Люз, он наконец превратился в частного собственника. Стал ли его уровень жизни более высоким? Сумел ли он воспользоваться заработанными деньгами? Это положение скорее вызывало в нем чувство глубокой неловкости.
