– Сначала я тоже думала, что это только на пару дней, но они превратились в годы.
Какая ужасная перспектива! Мне это однозначно не подходит!
– А что там с этим Себастьяно? – я решила сменить тему. – Какую роль он играет во всей этой истории? Из какого времени он вообще?
– Он путешествует во времени.
– Но ведь и мы тоже!
– Нет, не так, как он. Нас прихватили с собой случайно, а он путешествует по собственной воле, туда и обратно, когда захочет.
– А как ты сюда попала? На красной гондоле?
– Нет, на повозке.
– Она тоже была красная?
– Ну, разве что от крови множества невинных жертв. Это была повозка, на которой осужденных на смерть доставляют к гильотине.
У меня внутри все перевернулось.
– Ты имеешь в виду, ты… – У меня никак не получалось произнести предложение до конца, но дело было не в защите от анахронизмов, а в том, что его смысл был просто кошмарен.
Кларисса кивнула и произнесла это за меня:
– Меня везли на эшафот.
* * *
Я по-прежнему сгорала от бесчисленных вопросов, но из-за этого упоминания эшафота потеряла дар речи. В молчании я вернулась следом за Клариссой наверх, в нашу каморку-спальню. Сняв верхнюю одежду, я легла на кровать рядом с ней. Матрас был таким мягким, что я лежала в неглубокой ямке, а вокруг меня все шуршало и скрипело при каждом движении. От постельного белья исходил слабый запах лаванды. Кроме того, довольно сильно пахло каналом – причина этого была исключительно во мне и в моем непредвиденном купании в Гранд-канале. Может, мне стоит помыть голову, прежде чем Себастьяно придет за мной? Я вспомнила, что я не видела в этом доме ванной комнаты – возможно, в это время их вообще еще не придумали.
Но это было не важно. Я не собираюсь оставаться здесь так надолго, чтобы это стало проблемой. Завтра в это же время я уже снова буду спать рядом с родителями в отеле. Приняв долгий горячий душ.
Все будет хорошо, устало подумала я. При этом я попыталась не думать о том, что мои родители вообще еще не родились. Как и мои бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки и всевозможные предки, от которых я вела свой род. По сути, меня вообще не должно здесь быть. Я сама была, так сказать, ходячим анахронизмом.
И с этой тревожной мыслью я погрузилась в сон.
* * *
Колокольный звон заставил меня в ужасе подскочить. В голове пронеслась мысль: с какого перепугу я поставила на будильник такую смешную мелодию? Кроме того, мне вспомнился совершенно дикий сон, в котором я вместе с красной гондолой попала в прошлое.
– Блин, – пробормотала я, осознав, что это был не сон.
Только недавно рассвело. Кларисса уже встала и оделась во что-то коричневое. Ее одежда походила на платье, которое мне вчера дал Барт. Похоже, здесь было принято такое носить. Только ботинки у нее были другие; она шлепала по комнате в деревянных башмаках, которые выглядели явно более грубыми, чем мягкие кожаные туфли, которые я получила от Барта.
Барт… Должно быть, скоро сюда явится Себастьяно, так что к этому времени я должна быть полностью готова двинуться в путь.
Взглянув в небольшое зеркало, я обнаружила, что выгляжу как женщина с голубями из фильма «Один дома». В ужасе я вцепилась в расческу и попыталась распутать свои лохмы. Без особого успеха.
– Можно ли тут где-то помыть голову?
Кларисса рассмеялась.
– Может, этот век в чем-то покажется тебе отсталым, но по чистоте он превосходит мое собственное столетие. Здесь моются гораздо чаще, чем триста лет спустя.
– Поняла, – честно ответила я, потому что где-то я читала, что во времена рококо, то есть в эпоху Клариссы, люди прихорашивались в основном с помощью духов и пудры, так как слишком частое мытье считалось вредным для здоровья. Если от кого-то начинало скверно пахнуть, достаточно было побрызгаться туалетной водой.
– А как здесь тогда моются? – спросила я.
– С помощью вот этого, – Кларисса показала на большой глиняный таз для мытья, который стоял у нее под кроватью. – Сейчас лето, и поэтому я все-таки моюсь во внутреннем дворике, а для этого использую деревянную кадку с теплой водой. Мы сможем потом нагреть воду, когда захочешь. Тогда мы помоем друг другу головы. Вдвоем проще управиться.
Она игриво взъерошила свои длинные светлые волосы.
– Чтобы выглядеть симпатично на случай, если сегодня и правда явится Себастьяно.
– А с чего бы ему не прийти? – спросила я, не в силах проигнорировать беспокойство, которое слышалось в словах Клариссы.
Она ссутулилась.
– Он очень занятой мужчина.
– Мужчина? Сколько ему вообще лет?
– Двадцать один, то есть столько же, сколько и мне.
– О, – потрясенно сказала я. Мне казалось, что она младше и ей немногим больше моих семнадцати с половиной.
Я с любопытством посмотрела на нее.
– Почему ты, в конце концов, не вернешься домой?
Ее выражение лица тут же стало угрюмым.
– Просто не выходит.
– Почему же?
– Если бы я только знала, – сказала Кларисса. – Я бы все отдала, чтобы это выяснить.
Я подавленно взяла свое верхнее платье и натянула его.
– Ты уже много раз пробовала? Я имею в виду, вернуться?
– А ты как думаешь? – спросила она в ответ.
Мне в голову пришла еще одна мысль.
– Допустим, однажды тебе это все же удастся – ты бы снова оказалась на той повозке? В том же возрасте, как и была? И… ох, на пути на эшафот?
– Я молюсь, чтобы этого не случилось.
– А за что тебя вообще приговорили к смерти? – спросила я.
– Потому что я была дворянкой. – Кларисса подняла подбородок и внезапно, несмотря на свое скромное одеяние, показалась мне настоящей аристократкой. – Я графиня Кларисса де Сан-Пердю, троюродная кузина бедного дофина. – Она прервалась. – Я могу сказать все это вслух, – добавила она потом со счастливой улыбкой. – Даже мое настоящее имя! Ах, как я рада, что ты теперь рядом со мной.
Я задумалась, нужно ли мне ее называть «высочеством» или другим подобным титулом, но после того, как мы спали в одной кровати, это выглядело бы глупо.
– Кто такой дофин? – вместо этого спросила я.
– Сын короля, которого заточили в темницу, несмотря на юный возраст. На самом деле теперь он и есть король, после того, как его отец был столь жестоко убит. Я смотрела на это и не могла сдержать слез.
Верно, мужа Марии-Антуанетты тоже обезглавили. Я сглотнула. Бедная Кларисса, она видела, как текут реки крови, и была на волосок от того, чтобы самой пасть жертвой гильотины.
