– Куда ты меня ведешь?
– Не переживай, не к Матильде. Сегодня ночью мы переночуем у знакомого, а завтра… посмотрим. Я еще должен кое-что обдумать. Нужно найти место, где за тобой будет легче уследить.
– Думаю, это излишне, – возразила я. – Все считают меня очень благоразумной для моего возраста.
Но тут же уступчиво добавила:
– Ну ладно, я писала Ванессе, что она должна приклеить своему бывшему стикер на мотоцикл, с надписью: «Осторожно, алкоголик за рулем». – Я немного подумала. – Строго говоря, я этого еще не сделала. Только через пятьсот лет с лишним.
– Речь не о твоих будущих проделках, а о причине твоего пребывания здесь.
– Это значит, что причина есть? Я думала, что это дурацкая случайность!
– Я тоже на это все время надеялся. Но маска указывает на противоположное. Ты здесь по конкретной причине.
– Что вообще это должно означать? – я саркастично взмахнула рукой. – Подожди. Держу пари, ты ничего не можешь мне об этом рассказать.
– Напротив. Я даже должен об этом рассказать. Ты здесь, чтобы предотвратить некое событие.
– Правда? – ошарашенно спросила я. – Ты, случайно, не знаешь какое?
– Нет. Но есть какое-то событие, которое повлияет на будущее. От него зависит и твоя жизнь – если ты допустишь ошибку, ты не сможешь вернуться назад. Или, еще хуже – умрешь.
* * *
Мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить ужас, который я испытала, услышав это. Хотя у меня возникла примерно тысяча новых вопросов, в том числе, почему я умру, если допущу ошибку, но Себастьяно, к моей досаде, сказал, что не может об этом ничего рассказать. Почему-то мне стало лучше оттого, что сейчас не нужно много говорить.
– Хочешь сказать, дело в том, что здесь повсюду подкарауливают опасности? – неуверенно спросила я.
– Нет, потому что я устал как собака и хочу только поспать. Я не спал не только эту, но и предыдущую ночь.
Это вызвало новые вопросы, например, почему он не спал прошлой ночью – может, из-за обязательного дежурства в патруле времени?
Мы пересекли город с запада на восток; я заметила это, потому что небо стало светлеть с одной стороны – медленно всходило солнце.
В какой-то момент мы достигли нашей цели. Себастьяно остановился перед большим домом и взялся за дверную колотушку.
Я разглядывала фасад, подняв голову. В слабом свете начинающегося рассвета я едва могла увидеть его очертания, но нужно было признать, что постройка весьма роскошная.
– Это палаццо, – сказала я.
– В этом веке так называют только Дворец дожей. – Себастьяно еще раз постучал в дверь.
Она со скрежетом открылась, и перед нами возник одноглазый из красной гондолы. У него в руках был подсвечник, в слабом свете его лицо с повязкой на глазу приобретало демонический вид.
– Ну надо же, – сказал он. – Кое-кому не удалось попасть домой.
– Во время перехода у нее была с собой маска, – сказал Себастьяно, как будто это все объясняло.
– Кстати, я Анна, – представилась я.
– Я знаю, – сказал одноглазый, – меня зовут Хосе Маринеро де ла Эмбаркасьон, можешь называть меня просто Хосе.
Это показалось мне вполне удобным, потому что остальное я все равно не разобрала.
Хосе, держа в руке подсвечник, прошел через окруженный стенами двор к наружной лестнице. В мерцающем свете свечи тень дряхлого старика на стене казалась огромной.
Лестница вела в лоджию. Поднявшись наверх, Хосе распахнул дверь. Мы вошли в комнату, размеры которой я в потемках могла только предполагать. В любом случае она была просторной, особенно в сравнении с небольшой каморкой, в которой я провела две последних недели.
Вместе с родителями я недавно (или в далеком будущем, как посмотреть) посещала Ка-д’Оро и теперь вспомнила кое-что об архитектурном стиле типичных венецианских палаццо. Большинство домов патрициев, построенные в это время, создавались по сходным принципам. На нижнем этаже находился водный зал с выходом к каналу, и можно было вплыть в дом прямо на гондоле. Рядом с водным залом располагался промежуточный этаж с хозяйственными помещениями, такими как кухня, склад и комната для стирки.
Второй этаж занимали роскошные жилые помещения и просторный парадный зал, который назывался портего и простирался на всю глубину дома. По обеим сторонам от этого зала находились покои, в которых спали и ели владельцы дома и их посетители.
В таком портего я и оказалась прямо сейчас. Справа и слева рядами шли двери. Хосе открыл нам одну из них и осветил расположенную за ней комнату.
– Думаю, это подойдет для юной дамы, – сказал он.
Я всмотрелась в темноту в глубине комнаты, в то время как Себастьяно зажег свечку на подсвечнике и передал мне.
– Хорошего сна, – сказал он. – Завтра продолжим разговор. Точнее говоря, сегодня. В любом случае позже.
– С ума сойти, – сказала я. – Тут что, кровать с балдахином?
* * *
Это действительно оказалась кровать с балдахином. Взглянув на нее, я внезапно осознала, насколько сильно устала. Несмотря на это, я проверила все углы, желая убедиться, что все чисто. Зловещие намеки Себастьяно о тайных убийцах явно не прошли для меня даром. В сочетании с темнотой и одиночеством они еще сильнее выводили меня из равновесия.
Однако за исключением дорогой с виду мебели в комнате ничего не было. К тому же, дверь можно было весьма кстати запереть изнутри, что я немедленно и сделала, прежде чем раздеться и растянуться на облаке перьев. Что в данном случае нужно понимать буквально, поскольку постельное белье было удивительно легким и воздушным, как пуховые одеяла в будущем. Матрас тоже оказался мягким и удобным, а льняные простыни – гладкими. Нигде не торчало ни соломинки, не было ни кусачей ткани, ни вонючей шерсти. Под балдахином – в свете свечи я могла разглядеть, что он сделал из расшитого шелка, – я чувствовала себя спящей красавицей. Готовой проспать сто лет.
Прежде чем погрузиться в сон, я ощутила укол совести. Бедная Кларисса! Я здесь разлеглась на шелках и пухе, а она, должно быть, довольствуется качающейся деревянной кушеткой, и примерно через час – вряд ли у нее осталось больше времени до восхода солнца – ей придется выносить ночные горшки, таскать воду, варить пшенную кашу, а потом весь день на летней жаре торчать в сарае и обрабатывать травы. И меня больше не было рядом, чтобы ей помочь.
Я задумалась, не следует ли мне позднее, днем, когда приду в себя и освоюсь в новых обстоятельствах, из чувства солидарности заглянуть к Клариссе. Может, она почувствует себя лучше, если узнает, что я еще здесь. По крайней мере, ее утешит, что не она одна застряла в этом столетии.
Правда, она тогда непременно захочет узнать, где именно я остановилась. И это ей вряд ли сильно понравится. В особенности когда она услышит, что я спала в огромной комнате, где есть кровать с балдахином, зеркала в золотых рамках и лакированная мебель. И ночной горшок, который не только оснащен крышкой, но и встроен в специальное кресло, скромно спрятанное за ширмой. Похоже, в этом столетии не всюду так же неуютно, как у Матильды.
