Слабый звон корабельного колокола, который донесся откуда-то, был последним, что я услышала, погружаясь в сон.
* * *
Когда я проснулась, уже наступил день. Хотя ставни были закрыты, через щели и трещины в спальню проникали лучи солнца. Несколько сонных секунд я представляла себе, что нахожусь дома. Папа поет в душе, а мама вот-вот ворвется в комнату и громко объявит, что школьный автобус уезжает уже через пять минут. Но у меня еще будет время, чтобы встать. Автобус придет лишь через четверть часа – мама любит преувеличивать в подобные моменты, – но в итоге у меня едва хватит времени, чтобы собраться. Душ и мытье головы я обычно оставляла на вечер, потому что точно знала – после подъема я успею только одеться и почистить зубы.
У Матильды по утрам тоже все происходило в постоянной спешке, только вместо звонка будильника вдалеке раздавался утренний перезвон колоколов из окрестных часовых башен, который заставлял дрогнуть каждую живую душу в округе. Если мы с Клариссой через минуту не выскакивали из кровати, Матильда неизменно врывалась в нашу комнату и поднимала нас на ноги своими воплями.
После этого нам следовало быстро одеться и причесаться, потому что нас уже ждала работа. Такие тонкости, как чистка зубов, приходилось откладывать на потом вместе с остальной личной гигиеной.
Хотя в этом веке уже додумались до чистки зубов, для этого использовали разлохмаченные деревянные палочки и мятные веточки. И то, лишь если было время. Видимо, у многих людей его не хватало, потому что как только они открывали рот, были видны серые, изъеденные кариесом зубы. Зубные врачи еще не появились – только так называемые цирюльники. Их искали, впрочем, когда было уже слишком поздно, потому что они специализировались на вырывании зубов. Кларисса живо описала мне, как проходили такие операции. Двое мужчин крепко держали жертву, а цирюльник истязал ее клещами.
С несколькими такими пациентами я уже познакомилась. Сначала они покупали в зелейной лавке средство от зубной боли, а потом, когда оно не помогало, им приходилось отправляться к цирюльнику. Оттуда они с отвратительно опухшими щеками снова приходили в лавку, потому что теперь им нужно было средство от болезненных ран.
Размышляя о гигиене полости рта в эту эпоху, я по-прежнему дремала в кровати. Было приятно, что после пробуждения не нужно сразу вскакивать.
Но потом я все-таки ощутила некоторую нужду. Я воспользовалась ночным горшком и решила при следующей возможности выяснить, где здесь находится уборная. Но стоило мне об этом подумать, послышался стук и в комнату вошла женщина, которая слегка поклонилась мне, вынула ночной горшок из стула и исчезла вместе с ним. Сбитая с толку, я застыла на месте, глядя ей вслед. Сразу же после нее явилась еще одна женщина, как и первая, в фартуке и чепце. Она открыла ставни и принялась взбивать перину. Не успела она покончить с этим, как вернулась первая женщина. Она принесла поднос и поставила его на лакированный столик перед камином.
– Ваша утренняя трапеза, мадонна, – вежливо сказала она.
– Ох… спасибо, – смущенно сказала я. Быстро оглядев тарелки, я поняла, что нос меня не обманул. Яичница с жареной ветчиной! А рядом с ней на доске лежал свежий белый хлеб, который еще пах пекарней. Кроме того, там были золотисто-желтый сыр, маринованные оливки и чашечка с медом.
Женщина пододвинула мне стул и сделала книксен.
– Вы всем довольны, мадонна?
Я хотела сообщить ей, что вообще меня зовут Анна и я привыкла опустошать ночной горшок самостоятельно, но была настолько потрясена, что не смогла произнести ни звука. Вместо этого я только утвердительно кивнула и опустилась на стул. Я тут же осознала, насколько проголодалась. Никто не требовал от меня немедленно приступить к еде, тем более что она выглядела так, будто приготовлена только для меня.
Я взялась за ложку – вилок в этом столетии еще не водилось – и принялась поглощать яичницу. У нее был великолепный изысканный вкус. Между делом я откусила кусочек хлеба, который оказался на диво воздушным, с хрустящей поджаристой корочкой. У сыра тоже был такой вкус, будто его купили в гастрономе для гурманов. Застонав от удовольствия, я отправила следом за ним пару оливок и в завершение трапезы обмакнула остатки хлеба в мед и проглотила все до последней крошки.
Для питья подали какую-то то смесь вина с минеральной водой в дорогом стеклянном бокале. Я уже знала, что его разбавляют и обычной водой. От Клариссы мне было известно, что самые знатные господа уже за завтраком пьют воду с вином. Это был явно не мой случай, но я хотела пить слишком сильно, чтобы отказываться.
Женщины вернулись, принеся с собой чистую одежду и воду для умывания. Одна разложила вещи, которые мне предстояло надеть, другая налила подогретую воду из кувшина, который принесла с собой, в большую миску, а затем положила рядом мыло, расческу и чистое льняное полотенце. Затем обе выпрямились и замерли в ожидании.
Мне тут же стало ясно, чего они хотят.
Я виновато откашлялась.
– Сейчас при мне нет денег, – сказала я. – Но скоро я встречусь с человеком, который точно при деньгах, и тогда я отблагодарю вас, обещаю.
Обе переглянулись и хихикнули, а затем одна из них дружелюбно сказала:
– Да нет же, мадонна! Мы ждем, чтобы помочь вам с мытьем, прической и одеванием.
Я ощутила неловкость из-за этого непонимания, но еще хуже я бы почувствовала себя, если бы две женщины стали помогать мне одеться, будто я маленький ребенок. Поэтому я отказалась от их предложения вежливо, но решительно.
Обе смущенно переглянулись, но вышли не возражая. Я услышала, как за дверьми комнаты они снова захихикали, и, пожелав узнать, по поводу чего они смеются, я подошла к двери и прислушалась.
– Некоторым новоприбывшим нужно немного времени, – сказала одна.
– Да, но и они быстро приучаются жить в роскоши, – возразила другая. – Пожалуй, это лишь малая компенсация за то, что им придется выносить от мужчин.
– Но ведь не все так плохо. Если бы мы были молодыми и красивыми, мы бы терпели это с радостью.
– Ты – может быть, но я – точно нет. Мне дороже моя душа и здоровье.
Голоса затихали – женщины удалялись от комнаты.
В недоумении я подошла к миске для мытья и расстегнула рубашку. Вода была приятно теплой, а мыло пахло не хуже, чем дорогие сорта, которые Матильда продавала обеспеченным клиентам. Но мои мысли крутились в основном вокруг вопроса о том, где же я оказалась. Лежа в кровати, я успела вообразить, будто нахожусь дома и мне вот-вот идти в школу. Но теперь этим фантазиям пришел конец.
В школу тут в любом случае никто не ходит, поскольку ее нет, – это я уже выяснила в первые две недели своего пребывания здесь. Тот, кто был достаточно богат, нанимал домашнего учителя – но только для сыновей.
Девочки моего возраста обычно были уже замужем и часто даже имели детей. Они становились у кого-нибудь служанками или домработницами либо выполняли дешевую подсобную работу. Многих отсылали в монастырь, хотели они этого или нет.
