– Огонь! – кричал Эрик во время одной из таких игр. Трое юных героев начали поливать противника из игрушечных автоматов. Соня была совершенно бесстрашной и бросалась прямо под воображаемый шквал вражеского огня. Кевин вызывал поддержку с воздуха, а Эрик кидал палку-гранату в самую гущу противника. Трое защитников форта притаились в укрытии, чувствуя, как трясется земля от артобстрела. Эрик бросил в наступающих врагов еще одну гранату, а потом еще одну. Как вспоминал Эрик позднее, во время игр он всегда был героем. И всегда хорошим, всегда «своим».
Когда Эрику стукнуло одиннадцать лет, вышла видеоигра Doom, которая стала его любимым развлечением и виртуальным средством осуществления фантазий. В игре у противника было человеческое лицо, тело и отличительные характеристики. Враги издавали страшные звуки и отстреливались. Можно было считать заработанные очки и соревноваться с другими игроками. Эрик играл в Doom лучше, чем практически все его знакомые. Онлайн он побеждал тысячи игроков, которых никогда не видел. Он был первым всегда до тех пор, пока не встретился в Doom с Диланом. Их умения и силы оказались равными.
В 1993 году Уэйн вышел в отставку, после чего вся семья переехала в Колорадо и поселилась в округе Джеффко. Эрик пошел в седьмой класс, а его брат Кевин отправился в «Колумбайн». Уэйн начал работать на подрядчика вооруженных сил США, выпускавшего авиационные симуляторы. Кэти устроилась в компанию, занимавшуюся кейтерингом.
Через три года после переезда семья Харрис заселилась в новый дом, приобретенный за 180 000 долларов, в престижном и красивом районе около резервуара Чэтфилд, в трех километрах от школы «Колумбайн». Кевин играл выбивающим за школьную команду, а после окончания школы пошел учиться в Университет Колорадо. Майор в отставке Харрис все больше бледнел, его волосы истончались, и голова лысела. Он набрал несколько лишних килограммов, отрастил толстые белые усы, но выправка у него по-прежнему была военной.
22. Спешное расставание с прошлым
Утром в четверг газета Denver Post вышла со словами на первой странице: «Начался процесс заживления и примирения». Этот заголовок появился через тридцать шесть часов после теракта. Священники, психиатры и психотерапевты, помогающие справиться с утратой и горем, поморщились и сокрушенно покачали головами. Было слишком рано делать такие необдуманные заявления. Журналисты желали только самого лучшего, но то, что они написали, не обрадовало читателей и жителей округа. В течение нескольких последующих недель все чаще и чаще раздавались голоса, напоминающие о том, что жизнь продолжается, и призывающие двигаться дальше, однако многие из тех, кто пережил трагедию, придерживались несколько другого мнения.
В четверг тела жертв передали их семьям. Большинство родителей хотели знать, как именно погибли их дети. Зачастую свидетелей смерти того или иного человека было много, однако далеко не все горели желанием выступить на эту тему, поэтому появились совершенно необоснованные слухи и басни о том, при каких обстоятельствах умер тот или иной человек.
Очень много ложных слухов возникло и даже появилось в печати по поводу смерти Дэнни Рорбофа. «Он придерживал дверь, чтобы дать другим возможность укрыться в здании, и пожертвовал собой ради друзей», – писали в газете Rocky Mountain News.
«Он мог бы выжить, – говорил пастор церкви, в которую ходила семья Рорбоф, на похоронах подростка, – но решил подержать дверь, чтобы друзья могли укрыться в здании от пуль убийц. Они выжили, а Дэнни нет».
Такая версия событий не соответствует действительности, и позднее ее опровергли. Отец мальчика Брайан утверждал, что никогда в нее не верил. «Я понимаю, что Дэнни и его друзья не стали бы оставаться в том месте, в котором им угрожала опасность», – говорил он. Брайан считал, что не стоит излишне драматизировать историю гибели сына, придавать ей какой-то глубинный смысл и делать из Дэнни героя. Его смерть – это трагедия, и этого вполне достаточно.
Сотни собравшихся в Клемент-Парке учеников молились. Они вставали на цыпочки и тянули руки к небу. Их лица были безмятежными, а настроение восторженным. Они пели церковные гимны, раскачиваясь из стороны в сторону, как приливы и отливы океана, и просили Иисуса помочь им пережить трудности. Они говорили о том, что все плохое – дело рук сатаны. «Я чувствую, сатана среди нас в этом зале!» – воскликнула одна девочка.
Руководство школы назначило общее собрание учеников на вторую половину дня в четверг. Огромную толпу могли вместить только самые крупные церкви. Собрание проходило в храме общины Вест-Боулез. Было объявлено, что оно должно пройти в неформальной обстановке для того, чтобы дать всем ученикам возможность встретиться в одном месте. Мистер Ди не планировал выступать, но директора прервал один из преподавателей, который обратился к нему со словами: «Фрэнк, ты им нужен. Тебе надо выйти к ребятам».
Фрэнк шел по коридору в сторону нефа церкви и думал о том, что скажет ученикам. Некоторые из его друзей, а также коллеги-преподаватели настоятельно советовали ему больше не плакать перед микрофоном. «Послушай, ты же не хочешь, чтобы о твоем поведении начали писать федеральные СМИ? – говорили они. – Не надо рыдать на сцене, это многие расценивают как проявление слабости». Один раз он уже расплакался перед аудиторией, и это сошло ему с рук, но вот второго подобного случая пресса ему не простит.
Специалисты, помогающие пережить утрату и горе, придерживались другого мнения. Они говорили о том, что дети выросли на западных ценностях, согласно которым настоящие мужчины не плачут, слезы – для слабаков и многие не воспринимают всерьез психоанализ. «Фрэнк, ты ключевое лицо в этой истории, – наставлял один из преподавателей с психологическим образованием. – Ты человек эмоциональный, и не должен скрывать чувств. Если будешь сдерживать их, то дашь другим пример». Фрэнк понимал, что его поведение будут копировать многие, главным образом мальчики, которые и так были довольно зажатыми. «Фрэнк, ты можешь помочь им понять, что показывать чувства не стыдно, – продолжал все тот же педагог. – Поэтому дай им разрешение на то, чтобы демонстрировать эмоции».
Когда директор вышел на трибуну, ученики принялись скандировать так же, как и во время его выступления перед выпускным балом: «Мы – Ко-лум-байн! Мы – Ко-лум-байн!» Дети кричали все громче, уверенней и более настойчиво. Только стоя на сцене, мистер Ди понял, как ему самому нужна была поддержка учеников. А он-то думал, что здесь игра в одни ворота, мол, только он должен «подпитывать» учеников, а не наоборот. «Я не смог больше притворяться, – вспоминал он позднее. – Я вышел на сцену, увидел аплодирующих мне детей, и слезы снова полились из глаз».
На этот раз директор решил разобраться с вопросом слез. «Парни, поверьте, сейчас не лучшее время для того, чтобы демонстрировать, какие вы мужественные, – говорил он. – Чувства – это чувства, и если вы их прячете, это совершенно не свидетельствует о том, что вы сильный человек».
Это был последний раз, когда мистер Ди плакал на людях.
Перед руководством школы возникла проблема, как ученики будут заканчивать учебный год. Им надо было возвращаться в школу, но полицейские еще несколько месяцев никого не пускали на место преступления. Через неделю после трагедии администрация решила возобновить занятия в расположенной поблизости школе Чэтфилд, традиционно выступавшей главным соперником «Колумбайн». Учились в две смены: дети из «Колумбайн» ходили на занятия во второй половине дня, а из Чэтфилд – в первой. Было принято решение уменьшить количество часов обучения до конца года.
