– Ясное дело, временами я чувствовал злость, – рассказывал впоследствии Патрик. – Но, думаю, чаще всего я злился из-за мыслей о том, чего я теперь лишен, а не из-за воспоминаний о случившемся в библиотеке. Я понимал, что моя жизнь будет теперь совсем иной.
Прежде на баскетбольной площадке Патрик старался не давать воли злости. Допустил ошибку, что ж, выкинь мысли о ней из головы.
– Не отрывай глаз от мяча, – слышал он от отца. И Патрик старался сосредоточиться на настоящем.
Способность говорить внятно возвращалась медленно. Восстановить краткосрочную память тоже было нелегко. Но для всех проблем имелись свои упражнения. Психотерапевт называл ему один за другим двадцать предметов, и он должен был повторить их названия в том же порядке. Это стоило немалого труда.
Патрик давно избавился от злости по отношению к убийцам, но его собственное состояние, бывало, приводило его в ярость. Эмоциональные вспышки типичны для тех, кто получил ранение в голову. Чувство гнева и злость из-за собственного бессилия обычно длятся по несколько месяцев. Это называют периодом уныния и досады. Работавшие с Патриком физио- и психотерапевты следили и за этим. Всякий раз, когда Патрик грозил им кулаком, они отмечали это в его медицинской карте.
Патрик провел в больнице Крэйг девять с половиной недель. Он выписался из нее 2 июля, опираясь локтем на костыль и с пластмассовой шиной на правой ноге. Врачи отправили его домой с инвалидным креслом, чтобы он мог садиться в него, если понадобится преодолевать более длинные расстояния. Дома его встретил приветственный баннер, подписанный шестью друзьями.
Лето пролетело быстро. Пока что Патрик не был готов к занятиям в школе. Его время и без того было расписано между сеансами реабилитационной, физио- и логотерапии, а также занятиями с нейропсихологом. За день Патрик очень уставал. Но он уже мог ходить более уверенно. Речь была теперь довольно внятной, и продолжительные паузы, во время которых он подыскивал слова, сделались короче. Теперь он делал только одну паузу в предложении, а иногда их вовсе не было.
Продолжая работать над собой, Патрик все чаще думал об озере. Он понимал, что теперь он уже не сможет кататься на водных лыжах. До него доносилось урчание лодочного мотора и запах озерной воды, плещущей о причал. В конце концов он уговорил отца повозить его в лодке, чтобы он смог посмотреть, как тренируется сестра. Ведь он так любил водные лыжи. Джон запустил мотор, тот зафыркал, и Патрик ощутил запах выхлопных газов, закрыл глаза и представил себе, что вновь скользит по поверхности воды. Он сидел на палубе, вспоминая, как это было, а потом заплакал. Его трясло. Он начал ругаться. Джон бросился к сыну, чтобы успокоить, но Патрик был безутешен. Он злился не на родителей, не на себя самого и даже не на Эрика и Дилана – он просто злился, злился вообще. Он хотел вернуть прежнюю жизнь. Но ему никогда больше не стать таким, как раньше. Джон уверил его, что они все преодолеют. Затем он просто сидел, прижимая к себе сына и ожидая, когда тот выплачется.
Четыре месяца спустя после этого полиция убрала пластиковую ленту, которой было огорожено место преступления: старшая школа «Колумбайн» готовилась открыться вновь. Была уже назначена дата начала занятий – 26 августа. Атмосфера этого утра решит все. Если ученики вернутся домой с чувством того, что за лето они смогли окончательно оставить прошлое позади и двинуться вперед, значит, так тому и быть. Первые несколько минут утра 26 августа зададут тон на весь будущий учебный год. Администрация школы все лето собирала учеников, учителей, потерпевших и других заинтересованных лиц и проводила мозговые штурмы. Люди консультировались с психологами и культуральными антропологами, со специалистами по преодолению горя и в итоге разработали особый ритуал. Он будет называться «Вернем нашу школу».
Для того чтобы церемония произвела должное впечатление, был необходим противник, которого надо будет одолеть. И чем более гнусным и осязаемым он будет, тем лучше. Выбор был очевиден – им станут СМИ. Denver Post и Rocky Mountain News по-прежнему каждый день печатали по несколько статей и заметок, в которых говорилось о «Колумбайн». А теперь, когда начало учебного года было близко, общее число материалов о школе в этих двух газетах достигло десятка. К тому же за новостями о «Колумбайн» вновь явились представители общенациональных средств массовой информации. Все они постоянно спрашивали одно и то же: «Каковы ваши чувства?» Ученики теперь щеголяли в майках с надписями «Отцепись», и немалое число учителей следовали их примеру.
Журналисты превратили их жизнь в ад. И на открытие учебного года точно набежит рекордное количество репортеров. Эта церемония вберет в себя речи, аплодисменты, приветственные крики и рок-музыку, но главным ее событием должна стать публичная отповедь СМИ и символическое возвращение школы, которая будет востребована у них обратно. На церемонию согласились явиться тысячи родителей и их соседей, чтобы образовать щит, который и даст отпор прессе. Этот живой щит сыграет не только символическую, но и практическую роль – он не даст репортерам исполнить свое гнусное дело. Благодаря ему они просто не смогут увидеть происходящее. Митинг в честь возобновления занятий в школе вполне мог быть проведен в ее стенах – обычно все школьные собрания проходят именно в помещениях школ. Но это собрание, этот митинг пройдет под открытым небом – специально, чтобы насолить медиа. Средствам массовой информации преградят путь не стены и двери с замками, а человеческая стена, олицетворяющая собой укор. И пусть они только попробуют ее преодолеть.
Репортеров держали в неведении относительно повестки митинга, пока до его проведения не осталось всего семь суток. 9 августа школа устроила встречу с прессой для разъяснения правил поведения СМИ во время предстоящей церемонии. Разосланные приглашения были полны умиротворяющих выражений вроде «обмена идеями» и «соблюдения баланса интересов». Школьный округ прислал на эту встречу несколько специалистов по психическим травмам. Один из них, университетский профессор, рассказал об этапах переживания утраты тех, кто был тебе дорог, и заверил, что ученики находятся на ранних стадиях этого процесса и что многие из них страдают от посттравматического синдрома. И мысленное возвращение к тому, что их травмировало, не дает им избавиться от последствий этой трагедии. Телевизионные каналы все время крутят одни и те же кадры: подразделения SWAT, окровавленные тела жертв, выжившие, обнимающие друг друга, подростки, выбегающие из школы, положив руки на затылок.
Журналистам совсем не нравилось то, к чему клонили выступавшие. Защитница прав потерпевших Робин Финеган нарисовала в своей речи более ясную картину: подростки чувствуют себя так, словно у них украли их собственное «я». Теперь слово «Колумбайн» стало олицетворением трагедии. Их школа превратилась в символ массового убийства. СМИ изображали их гонителями слабых или чванливыми отпрысками богачей.
– Пришло время вернуть потерпевшим право распоряжаться собственной жизнью и школой. Пока им распоряжались СМИ. Теперь же все изменится, – сказали журналистам представители школьного округа – иначе пишущая и снимающая братия может распрощаться с надеждой получить свои истории на тему «Колумбайн». Потом представители администрации в общих чертах рассказали, как будет проходить церемония.
