Я попытался проглотить кашу под издевательским взглядом фламандского обжоры, время от времени обращая внимание на селедку и репу. Наконец тощая служанка, вся в черном, словно она собралась на похороны, сунула мне под нос пудинг.
Тьфу! Это оказалось страшнее, чем можно было вообразить в самом ужасном кошмаре: комковатая мука, едва смоченная кипящей водой, намек на леденцовый сахар и ни малейших следов масла или жира.
— Бриджет, — обратился я к ней по имени, так как случайно услышал, что ее так окликнули, — Бриджет, могу ли я заказать хотя бы небольшой кувшинчик вина?
С большим ужасом она не посмотрела бы на меня, даже предложи я ей принять участие в убийстве.
— У нас здесь нет ничего подобного, сэр!
— А как насчет пива?
— Его тоже нет. Есть только чай.
Я печально вздохнул, потому что хорошо знал вкус настойки на липовом цвете и мяте, которую здесь почему-то называли чаем.
— Спаси меня Бог от этого… Лучше подайте мне чистой воды. Но скажите мне, Бриджет, почему в этой столовой демонстрируется столь праздничная трапеза? — спросил я, указав на картину Йорданса.
— Чтобы вызвать отвращение ко всему, что есть грех, и, прежде всего, к греху обжорства!
И она злобно захлопнула за собой дверь.
Я не случайно очутился с «Фульмаром» в этой небольшой гавани, так как капитан дал мне рекомендательное письмо к господину Стоктону, эсквайру, обещавшему обеспечить нам груз на дальнейшее плавание. Господин Стоктон пригласил меня на обед, но за столом не появился, сославшись на рези в желудке. Естественно, ведь я был для него проклятым «папистом»!
Мрачный и почти голодный, я брел по небольшому городку, направляясь в порт, в надежде, что на борту жареный петух заменит мне любую дичь или жаркое.
Внезапно я остановился. Какой восхитительный запах! До меня долетел аромат изысканных горячих блюд. Никаких сомнений: где-то поблизости должны были жарить камбалу, поворачивать на вертеле дичь, с которой капало горячий жир, тушить в печи мясо и готовить великолепный паштет. Мне даже почудилось позвякивание сковородок и кастрюль.
Как мне показалось, эти соблазнительные запахи и звуки доносились из кабачка довольно скромного вида, на окнах которого висели плотные красные шторы.
Я, не колеблясь, толкнул дверь и вошел.
Меня встретил жизнерадостно трещавший в печи огонь и… Черт возьми! Я оказался перед столом, заваленном самой отборной едой! Жареные цыплята плавали в соусе около громадного блюда с паштетом, из которого торчала серебряная вилка. На стоявшем рядом небольшом столике торт с кремом, способный совратить самого святого Антония, ожидал, когда его разрежут. На страже рядами выстроились бутылки и кувшины.
Я увидел во главе дюжины гурманов, подбородок которых блестел от жира и соусов, почтенного господина Стоктона, разделывающего соблазнительную индейку. Достойный сэр едва не упал в обморок, увидев меня, но быстро пришел в себя, и уже через пять минут я сидел за столом среди его друзей, встретивших меня весьма спокойно и даже доброжелательно.
До «Фульмара» мне удалось добраться целым, без переломов костей. Да, такой риск существовал, потому что во время возвращения на судно на меня было совершено два нападения, во время которых мне досталось несколько ударов дубинкой.
На следующий день бравый эсквайр Стоктон обеспечил нам груз, превзошедший все наши ожидания, не потребовав платы за фрахт, сильно преувеличенный.
— Это цена за ваше молчание, — сказал капитан, когда я рассказал ему о вечерних событиях.
В связи с тем, что я собираюсь продолжить деловые отношения с почтенным господином Стоктоном, я воздержусь от упоминания его настоящего имени, а заодно и названия портового городка.
Лев
Приключение? Разве старые морские волки не привыкли к тому, что у них постоянно требуют рассказы о приключениях?
Но бывают приключения и приключения, так как все зависит от того, какой смысл вкладывается в это слово. Словарь дает этому слову следующее определение: необычное происшествие.
Я хочу рассказать вам об одном приключении, «действительно произошедшем», но должен сначала предупредить вас, что оно не является ни удивительным, ни потрясающим. Нет, оно просто забавное.
«Фульмар» только что вышел из Лейта курсом на Роттердам. За несколько дней до этого из небольшого бродячего цирка в Лейте сбежал лев. Животное не удавалось найти, и в порту и его окрестностях, вплоть до Эдинбурга, царила паника.
Едва английский берег скрылся за горизонтом, как один из помощников кочегара выскочил на палубу, закричав, словно безумный, что на судне находится лев и что он слышал и видел его.
«Фульмар» был старым судном, с множеством укромных уголков, в которых мог скрыться любой незаконный пассажир, в том числе даже лев.
На судне не было оружия, если не считать старую сигнальную пушку, намертво закрепленную на палубе, способную только громыхнуть, когда в ней сгорал порох. Правда, у одного из офицеров имелся старый револьвер Лефоше, но когда он извлек его из чемодана с барахлом, то выяснилось, что он не заряжен и запасных патронов у него нет.
В это время на палубу выбрался еще один кочегар, вернее, навальщик угля, закричавший, что он слышал, как фыркал и рычал лев.
Разумеется, у капитана не было ни малейшего желания возвращаться в Лейт, так как он торопился проделать продолжительный рейс с многими промежуточными стоянками согласно установленному графику. Что оставалось делать? Завязалась продолжительная дискуссия, продолжавшаяся до тех пор, пока ситуацию не разрешил Жан ле Брэн.
Это был гигант, грубый и молчаливый фламандец, единственным удовольствием для которого было, когда он сходил на берег, посещение ярмарок и базаров, на которых он мог помериться силой с местными борцами, которых неизменно заставлял понюхать пыль.
— Если я могу справиться с парнем весом в сотню килограммов, то что для меня какой-то лев? — хвастливо заявил он.
Вооружившись ломом, он скрылся в аду кочегарки.
Прежде всего, он заглянул в угол, где стояла походная койка, на которой могли при случае отдыхать механики и кочегары. Здесь его сразу же остановило грозное рычание.
— Мы же говорили, что это лев! — закричал один из кочегаров, выскочивший на палубу быстрее, чем можно было крикнуть «караул!». За ним дружно выбрались на палубу и все прочие, услышавшие рычание, находившиеся в кочегарке и в трюме.
Наступившая тишина продолжалась, как показалось всем, целую вечность.
На палубе началось тревожное волнение. Кто-то крикнул:
— Ясно, что лев расправился с ним!
Через мгновение раздался донесшийся снизу прерывающийся голос Жана:
— Ну, вот, все в порядке!
