– Подожди, малец. Расскажи ещё раз про эти самые Звуки. Откуда ты узнал про них? Ты видел Мавута? Говорил с ним?
Седой Волк по имени Севрюк, чем-то неуловимо похожий на Соболя, пристально глядел на мальчишку.
– Да, я видел Мавута. И разговаривал с ним. Во сне.
Бусый с опаской оглянулся, не посмеются ли над ним. Нет, смеяться не стали. От вещих снов здесь не привыкли отмахиваться. Бусый, чуть успокоившись, попытался продолжить. И тут же опять сбился.
– Но про Звуки я узнал не от него. Я… мне было видение…
– Ты давай про Звуки рассказывай. Что это такое? Как защищаться от них будем? Можешь дело припомнить?
Бусый вспомнил, как погибали Сыны Леса, и содрогнулся.
– От Звуков нет защиты! Никакой! Там целая деревня была… Он всех убил!
– Постой, постой! – Волк крепко прихлопнул ладонью по колену. – Убивали тех людей Звуками? Или обычными мечами?
– Мечами… ножами… копьями… Из луков расстреливали…
– Ну вот. Значит, Звуки эти сами по себе не такие уж и смертельные. Люди, говоришь, от обычного оружия погибали. Так ведь иным кажется, что если у кого меч в руке, ан и обороны от него нет. А теперь, малыш, вспомни… Только не торопись отвечать, хорошо подумай… Точно ли у всех тех людей разум напрочь Звуками отшибало? Или нашлись всё же, кто не убояться сумел?
– Нашлись! – Бусый наконец-то сообразил самое главное и заторопился. – Нашлись! Бабка глухая… Старый охотник, что от раны оглох… И ещё… Там была женщина, у неё убили ребёнка, так она Мавутичу горло перекусила… Хотя вначале тоже боялась, как все… И медведица! Когда медвежонка убили, она на копья пошла!
Бусый замолчал, озираясь кругом. На него смотрели всё так же внимательно и молча. Но уже не просто смотрели. Умные и храбрые Волки вовсю прикидывали, как не потерять мужество и боевую сноровку, когда раздадутся Мавутовы Звуки. И многие, это мальчишка видел очень хорошо, уже кое-что придумали. Они молчали, не торопились, как это сделал только что он, выкрикнуть пришедшее на ум. Всему своё время. Сейчас – надо про врага как можно больше узнать. А потом уж сообща решить, как сподручнее бить его следует.
– Ну вот, а ты говорил – нет защиты…
Севрюк Волк вновь прихлопнул себя по колену, на сей раз с удовлетворением.
– Всего-то – уши мхом вовремя заложить, и воюй себе в тишине и спокойствии. А скажи нам, малец, ещё такое: Мавутичи, они-то что, глухие все были? Или на них Звуки как-то по-особому действуют?
– Да, да! Потому что они заранее знали!
Бусый снова заторопился. И как не заторопиться, если, озарённый внезапной догадкой, можешь ответить на очень важный вопрос?
– Они всё слышали, но на них Звуки действовали наоборот! Силу придавали и мужество! И у нас, когда плыли на плоту и Полозам на Свирелях колыбельные выводили, вроде бодрости прибывало…
Если он что-нибудь понимал, Волки опять думали, прикидывали так и сяк, норовили ловчее использовать выведанное о враге. И размышления их отнюдь не были бесплодными.
– Вот и славно. – Севрюк едко усмехнулся. – Наоборот, говоришь? На тех, кто заранее знает?.. Что ж, хорошо. Мы-то, спасибо тебе, родич, ведаем теперь, что нас ждёт. И уж встретим – честь-честью.
Бусый мигом вообразил, как Волки станут давать отпор воинам Мавута. Кто-то себе уши заложит, хоть и вправду кусочками того же мха, а ещё лучше – в растопленный воск обмакнутыми. Те же, кто чует в себе настоящую силу и ярость, кто сумеет подготовить себя к встрече со страшными Звуками, те примут бой, обойдясь и без мха. И что-то говорило Бусому, что таких будет гораздо больше.
– А на их Звуки у нас и свои Звуки найдутся… Верно, Волки?
По тому, как недобро усмехнулись в ответ суровые воины, Бусый сразу понял, что это были не простые слова, у вновь обретённой родни в самом деле имелось нешуточное оружие. Оборона, Предком дарованная… Мавуту и поделом.
«Прав Соболь: не говори, что силён, встретишь более сильного… Против грозного оружия обязательно когда-то найдётся ещё грознее. Так почему не прямо сейчас?»
Разговор об отце
Бабушка…
Бусый ещё осторожничал, ещё неуверенно примеривался к новому для него слову. И не оттого, что раньше ему некого было бабушкой называть. Новым было ощущение кровного, Предком дарованного родства. Бусый прислушивался к себе и всё более убеждался, какое это, оказывается, глубинное и могучее чувство. Ни с чем его не спутаешь. Хоть и говорят мудрые люди: не та мать, что родила, а та мать, что вырастила…
– Добрая мамка тебя у вилл приняла, – словно подслушала его мысли Отрада Волчица. – Летом съезжу к Митусе Белочке, в ножки кланяться стану.
«Летом? Будет ли ещё оно, лето…»
Отрада сидела посреди двора на скамейке, мыкала
[43]
шерсть. Приглядывала за дочерьми, сновавшими по хозяйству. Немая тётушка Синеока таскала воду, потом появился Итерскел, снова залился жарким румянцем, отобрал ведёрки, взялся таскать сам. Синеока ходила за ним, размахивала руками, словно дом строила. В углу притаился Ульгеш, он еле отделался от маленьких Волчат, норовивших оттереть с него сажу. После бабкиного вразумления Волчата вплотную больше не лезли, разглядывали Ульгеша издали, снедаемые любопытством: а послюнить если, может, всё-таки ототрётся?.. Волчата мешали мономатанцу, не давали сосредоточиться над книгой, извлечённой из котомки, он хмурился, косил на мелюзгу жёлтыми глазищами и вертел в руках что-то вроде кружальца,
[44]
только очень маленькое, не для плотницкого дела.
«Будет ли ещё оно, лето…»
Несмотря на спокойствие и мужские речи Волков, Бусому упорно лезло на ум одно и то же. Небывалые, кажущиеся неслышимыми Звуки, от которых среди бела дня падает тьма, идут по земле волны, встают дыбом дерновые крыши изб и со стонами расседаются плотно спряженные бревенчатые углы. Хватается за голову, мучительно выгибается Итерскел, кулём падает Синеока, катятся в грязь книга и кружальце Ульгеша… А сквозь тьму, с факелами в руках, визжа своё «И-й-а-а-а-ххха-а-а-р-р-р-ха-а-а-а!..», верхом несутся Мавутичи…
Бабушка Отрада вытеребила ещё прядку волнистого сероватого пуха, уложила, прижала. Небось не металась, не созывала детей, не оглядывалась в поисках укрытия или лазейки. Спокойно вершила каждодневный женский урок, готовила кудель, непоколебимо уверенная, что кудель эта ей пригодится.
«Тебе скажут, что завтра миру погибель. А ты поди и возьмись колодец копать…»
– Бабушка Отрада, – сказал Бусый. – Мой отец… Ты расскажешь мне про отца?
На разостланную тряпицу лёг ещё один серый клочок.
– Каким он был, когда отцом тебе стал, я бы про то сама кого-нибудь расспросила… А мальцом… мальцом на тебя был очень похож. Я ведь вправду решила, что он это вернулся, пока глаза твои не увидела. Синеглазых у нас немного рождается, вон, тётке твоей даже назвище особое дали. Да… Долго нам с Ратиславом Предок его не давал, как будто испытывал. А родился Иклун,
[45]
так уж мы любили его, дитятко наше.
