Вместо того чтобы пытаться простить себя, я предложила Эми отправить послание о прощении своему стыду. «Можешь ли ты простить свой стыд за то, что он существует»? – спросила я. Эми кивнула, а потом прошептала: «Я прощаю этот стыд… Я прощаю этот стыд». Довольно долго она хранила молчание, и я спросила ее, что происходит. «Ну, – начала она медленно, – это больше не воспринимается как стыд. Теперь это больше похоже на страх». Я сказала ей, что она может поступить со страхом так же, позволить ему быть, почувствовать его и предложить ему прощение. Через несколько минут Эми сказала: «Я знаю, чего боюсь. Что я никогда не буду ни с кем близка. Я всех отталкиваю от себя. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, какая я на самом деле». Эми в слезах закрыла лицо руками. Я мягко предложила ей простить и это тоже, этот страх и эту горечь. Я сказала ей, что она просто может сказать: «Прощаю, прощаю», если захочет. Обняв свои колени и раскачиваясь вперед и назад, Эми простила и открылась той боли, которая была погребена под всеми ее обидами. «Было так много мгновений, когда я могла быть любящей, но не была… С Селией, с Доном, с друзьями».
Не важно, что возникает – обжигающая ярость, грызущая тоска, жестокие мысли или крайнее отчаяние, – предлагая свое прощение каждому чувству, мы позволяем своей внутренней жизни быть такой, какая она есть. Вместо того чтобы прощать «я», мы прощаем переживание, с которым себя отождествляем. Сопротивление ожесточает наше сердце и заставляет тело сжиматься. Когда же мы говорим «я прощаю это», мы создаем теплоту и мягкость, которые позволят нашим эмоциям раскрыться и измениться.
Когда печаль Эми наконец утихла, она сидела без движения, ее лицо расслабилось. Она откинула голову на спинку стула, и ее дыхание стало медленным. Когда она посмотрела на меня, я увидела, что ее глаза покраснели и распухли, но все же взгляд был умиротворенным. Все еще съежившись на стуле, Эми рассказала мне, как однажды, когда она училась во втором классе, она пришла домой и увидела бродячую собаку, которая что-то вынюхивала в их мусоре. Это была «любовь с первого взгляда», сказала она, и когда ей показалось, что родители хотят отдать ее в приют, Эми долго плакала. Но Руди остался жить с ними, и он стал первым в ряду бродячих животных, включая еще нескольких собак, котят и раненную птицу, которых Эми взяла под свое крыло. Ее лицо смягчилось, когда она сказала: «Все говорили, что я так добра с животными… я просто любила их. Они были моими друзьями». Она пошутила, что аллергия Дона была единственным препятствием, иначе она бы уже давно создала приют для бродячих животных.
Потом она сказала, еще более тихо: «Ты знаешь, мне действительно небезразличны люди… животные… Так было всегда». Когда она произнесла эти слова, я знала, что она открыла дверь к собственному исцелению. «Эми, ты хороший человек. Я надеюсь, что ты позволишь себе поверить в это». Я спросила, есть ли у нее какие-нибудь ее фотографии с животными. Если есть, то она могла бы провести какое-то время, рассматривая их. Она также могла бы взглянуть на свои фотографии в детстве, просто отметить, на что она обратит внимание.
Когда мы закончили встречу, я напомнила Эми, что прощение себя и развитие веры в собственную чистоту могут занять длительное время. Я сказала ей, что иногда мне приходится прощать себя снова и снова – двадцать, тридцать раз. Я обычно не использую для этого формальную медитацию. Я просто осознаю, что осуждаю себя или что не нравлюсь себе, и направляю сочувствие на боль, которую испытываю. Я сознательно удерживаю намерение отпустить все обвинения и стать добрее по отношению к себе.
Я предложила ей каждый вечер перед сном делать «прощающее сканирование» – проверять, не держит ли она на себя зла за что-нибудь. Возможно, она сделала ошибку на работе или что-то высокомерно сказала мужу. Если она понимала, что злится на себя, что испытывает боль от обвинений в собственный адрес, страх, гнев или стыд, то в таком случае она должна была говорить «прощаю, прощаю». Она также могла бы мягко напомнить себе, что делает все возможное.
Прощение самих себя – это процесс, который продолжается всю нашу жизнь. Мы так привыкли проигрывать истории о том, что не так с нами и другими, что для нас может быть вполне привычно жить с обиженным, скованным сердцем. Тысячи раз мы обнаруживаем, что снова погрузились в истории о том, что делаем не так. Тысячи раз мы можем заглянуть под свои обвинения, туда, где живет самая глубокая боль. Освобождая себя каждый раз через прощение, мы укрепляем осознание нашей изначальной чистоты. Как обнаружила Эми, мы снова начинаем верить в то, что нам небезразлична эта жизнь.
Со временем прощение себя кардинально меняет нашу жизнь. Мы все знаем истории о приговоренных к смертной казни, которые, честно встретив страдание лицом к лицу, оказались способны простить себя. Они открылись огромной боли, и их сердца стали нежными и пробужденными. Другие заключенные, охранники, церковные священники и родственники могли увидеть сияние их внутренней свободы. Эти заключенные не снимали с себя ответственности. Принимая полную ответственность за свои действия, они также могли познать истину о своей изначальной чистоте.
Мы можем волноваться, как это делала Эми, что прощение себя некоторым образом освобождает нас от ответственности за пагубное поведение или дает разрешение и дальше продолжать так действовать. Когда мы прощаем себя, мы не говорим: «Я ничего не мог сделать, чтобы не поступать так… так что я могу забыть об этом». И мы не уклоняемся от ответственности, когда отпускаем обвиняющие мысли. Если мы чувствуем себя плохими, виноватыми за то, что сделали, это временно может удержать нас от повторения таких действий, но в конечном счете обвинение и ненависть к себе ведут только к дальнейшим пагубным поступкам. Мы не можем заставить себя быть хорошими людьми, используя в качестве стимула наказание. Только если мы относимся к себе с сочувствием, мы можем ощутить свою изначальную чистоту и реагировать на обстоятельства с мудростью и внимательностью.
Учимся видеть свою чистоту
Эми почти не говорила с Доном в следующие несколько недель. Он спал на диване в гостиной, и она на самом деле не знала, что делать дальше. Эми сказала мне, что не хочет разводиться, но она просто не могла притворяться, что все в порядке и позволить Дону избежать наказания за содеянное. Несмотря на боль и нерешительность Эми, я видела, что в ней что-то меняется и открывается.
На следующую нашу встречу Эми принесла небольшую пачку фотографий. Она разложила их на кофейном столике, и мы сидели бок о бок, разглядывая их. На одной из них Эми – младенец, ее мать прижимает к своей груди. Мы обе улыбнулись, глядя на сладкого маленького человечка с большими глазами. На другой ей было около двух лет, она сидела на плечах отца, обнимая его за голову и смеясь. Эми широко улыбнулась. «Знаешь, я счастлива от того, что она счастлива!» На других фотографиях, где ей было восемь или девять, она была со своими спасенными животными – обнимая Руди, лежа в постели с котенком Сэмом, который спал у нее на груди, осторожно держа в руках маленькую птичку. Когда мы смотрели на фотографии с ее любимцами, Эми сказала, что помнит, как это – чувствовать себя хорошим человеком. «Когда ты сказала мне это на прошлой неделе, Тара, мне было сложно это принять. Но глядя на эти фотографии, я думаю, что могу ощутить это прямо сейчас. Эти чистота и невинность – они все еще внутри меня».
