В XIX веке, когда стало ясно, что многие болезни вызваны микроорганизмами, на животных стали проверять гипотезы о связи микроскопических возбудителей и инфекционных заболеваний. Так, французский микробиолог Луи Пастер инфицировал животных самых разных видов – собак, свиней, кур, кроликов, овец, коров и обезьян, благодаря чему создал спасшие сотни тысяч жизней вакцины против сибирской язвы и бешенства. А двадцатью годами позже в Германии без экспериментов на тысячах мышей не появилось бы антисифилитическое лекарство сальварсан.
В 1921 году канадский врач Фредерик Бантинг перевязал у лабораторных собак протоки поджелудочной железы. Вызванное этим частичное разрушение органа позволило выделить инсулин – вещество, регулирующее содержание сахара в крови. Введя инсулин болевшим диабетом собакам, Бантинг предотвратил их гибель. А вскоре он впервые ввел новый препарат человеку – им стал 14-летний Леонард Томсон, который был на грани диабетической комы и без нового лекарства неизбежно бы погиб. До выделения инсулина сахарный диабет I типа был смертельным приговором. Гибель нескольких собак спасла миллионы жизней, в первую очередь детей.
Открытие в XX веке витаминов, противомикробных и гормональных препаратов, безопасной технологии переливания крови, новых и эффективных вакцин, лучевых и химиотерапевтических методов лечения рака – все это было бы невозможно без лабораторных животных. Из ста трех Нобелевских премий по медицине, присужденных с 1901 года, восемьдесят три были получены за исследования на животных, еще четверо лауреатов опирались на такие исследования.
Сейчас в научных целях ежегодно используют более ста миллионов лабораторных животных. Большая их часть – одноразовый расходный материал: после эксперимента животное умерщвляют. Их выращивание – индустрия с многомиллиардными оборотами.
Популярнее всего грызуны – мыши и крысы. В 1909 году в Вистаровском институте была выведена первая стандартная порода лабораторных животных – белые вистаровские крысы. Стандартные породы нужны для того, чтобы ученые по всему миру могли проводить эксперименты на похожих животных и получать сравнимые результаты. Больше половины всех живущих сейчас лабораторных крыс – потомки того первого выводка.
Для изучения определенных заболеваний и поиска их лечения используют так называемые животные модели болезней. Иногда это животные с таким же заболеванием. Но чаще – с другим, имеющим лишь какие-то общие черты с человеческой патологией. Иногда эти нарушения врожденные. Так, например, путем селекции страдавших артериальной гипертензией вистаровских крыс была получена порода спонтанно гипертензивных крыс, у которых признаки повышенного артериального давления появляются уже в возрасте 5–6 недель, а в возрасте 40–50 недель неизбежно возникают сердечно-сосудистые заболевания. Дальнейшая селекция привела к выведению новой линии, которая страдает еще более высоким артериальным давлением и с высокой вероятностью погибает от инсульта.
Существуют крысы BBDP, у которых спонтанно развивается диабет I типа, склонные к ожирению крысы Цукера и крысы-альбиносы линии Спрег Доули у которых чаще возникают опухоли. В последнее время все чаще используют грызунов, у которых с помощью инструментов генной инженерии выключена работа какого-либо гена. Таких животных используют в качестве моделей болезней Альцгеймера и Паркинсона, диабета, артериальной гипертензии.
Помимо крыс и мышей в лабораториях востребованы рыбы, амфибии и рептилии. Лекарства для лечения болезней сердца часто исследуют на свиньях: строение их сердца близко к человеческому. А лекарства от гриппа – на хорьках, так как течение этой инфекции у них похожее. Эксперименты, связанные с работой иммунной и нервной систем, требуют более близкого родства. Так, для изучения СПИДа, гепатита, заболеваний мозга и пересадки органов часто используют обезьян. До недавнего времени среди них были и высокоразвитые человекообразные орангутанги и шимпанзе. Более миллиона приматов понадобилось при разработке и производстве вакцины от полиомиелита. В настоящий момент с помощью генной инженерии выведена линия обезьян, страдающих болезнью Хантингтона
[121], – с их помощью ищут средство против этого неизлечимого наследственного недуга.
Как ни велика роль экспериментальных животных, важно помнить, что полученные с их помощью результаты часто не воспроизводятся на людях. Мы поговорим об этом в главе 14.
Вплоть до XIX века экспериментаторы нечасто задумывались о том, что лабораторные животные могут страдать. И античная, и христианская культуры воспринимали богоподобного человека как безусловный венец творения, верх иерархии живого мира. Населяющие землю, воду и небо твари были созданы богами ради человека и призваны ему служить. Человек не может иметь никаких обязательств перед существами, лишенными бессмертной души, и волен пользоваться ими себе во благо, по своему разумению. Жестокость не приветствовалась, но не из сочувствия, а лишь из опасения, как бы мучающий животных не переключился со временем на людей.
Первое противостояние неограниченному использованию животных для экспериментов спровоцировала жестокая практика вивисекций. К XVIII веку вивисекции были частым и обыденным явлением. Как и в античном мире, их проводили не только в исследовательских целях, но и на потеху публике. Особой популярностью пользовалось повторение одного из экспериментов Роберта Бойла. Тот поместил птицу под герметичный стеклянный колпак, из-под которого постепенно откачивал воздух. Птица гибла, наглядно демонстрируя важность воздуха для живого существа.
Когда этот эксперимент, под предлогом просвещения публики, а на самом деле как развлекательное мероприятие, стали повторять публично, раздались первые голоса протеста. Критики отмечали бессмысленную жестокость убийств – ведь бесконечные повторения эксперимента не давали никакого нового знания. Так впервые наметилась линия, разделяющая допустимое и недопустимое.
В начале XIX века набирающее силу движение против опытов на живых существах выбрало в качестве главного злодея французского физиолога Франсуа Мажанди. Надо признать, что Мажанди дал для этого повод. Его пренебрежение к страданиям подопытных животных вызывало гнев и отвращение. В ходе одной из публичных вивисекций он рассекал лицевые нервы пса, обездвиженного за счет того, что его лапы и уши были прибиты к столу. Мажанди оставил несчастное животное в таком состоянии на ночь, чтобы продолжить процедуру на следующий день. Один из учеников так описал его семинары:
Господин М. не только не испытывает никаких чувств к жертвам своих пыток, но и явно получает удовольствие от того, что делает. Когда животное слегка пищит, он улыбается. Когда издает громкий крик – смеется. При этом профессор сохраняет совершенно спокойные, приятные и доброжелательные манеры. Давая предваряющие вивисекцию комментарии, он имеет привычку гладить и ласкать животных. Кролик при этом смотрит ему в лицо или лижет руку, которая через мгновение прольет его кровь…
Вскрытие заживо – действенный способ и обучить, и вызвать отторжение. Зачастую эксперименты были бессмысленно жестоки и повторялись слишком часто. Но пока они продолжаются, я не упускаю возможности учиться на них, хотя и не желал бы когда-нибудь увидеть подобное снова.
