Как и остальные сотрудники Ascendance Biomedical, погибший был частью сообщества биохакеров. Изначально так называли тех, кто проводил в домашних лабораториях генетические эксперименты на растениях и бактериях
[143]. Сейчас этот термин применяют в отношении тех, кто с помощью лекарственных препаратов и пищевых добавок пытается улучшить себе настроение, работоспособность, значительно продлить жизнь, выйдя за естественный для человека предел, и даже достичь бессмертия.
Считая, что фармацевтическая промышленность не заинтересована или не в состоянии найти волшебную таблетку, биохакеры доделывают медицину подручными средствами. В поиске оптимального коктейля они принимают до нескольких десятков лекарственных препаратов и пищевых добавок одновременно. Однако полезность веществ для достижения заявленных биохакерами целей не доказана. Они либо зарегистрированы как лекарства от разных заболеваний, либо вообще не имеют медицинского применения. В лучшем случае их выбирают на основе экспериментов на животных, чаще – исходя из собственных представлений о механизмах болезней и старения или из любой случайной информации.
Хотя биохакеры часто описывают свои действия как эксперименты, вряд ли они могут сделать из них правильный вывод. Главный недостаток любых экспериментов на себе – отсутствие контрольной группы. Без нее нельзя быть уверенным, что именно лекарство вызвало изменения самочувствия.
Другая проблема – отсутствие ослепления. Многие из оцениваемых биохакерами симптомов субъективны, а значит, знание о принятых препаратах может влиять на них через ожидания. Кстати, хотя исследователь и испытуемый – одно лицо, ослепление в таких экспериментах возможно. Заранее заготовленные и пронумерованные кем-то еще плацебо и лекарства можно перемешивать, выбирать из них таблетку случайным образом и лишь по окончании эксперимента вскрывать конверт. Биохакеры, как правило, этим пренебрегают.
Существует и специфическая “биохакерская” проблема – она в количестве принимаемых препаратов. Прием нескольких десятков веществ делает разделение их эффектов невозможным. Даже прием препаратов в разное время не выход, поскольку некоторые эффекты проявляются со значительной задержкой. Отдельную проблему создает лекарственное взаимодействие: эффект двух принятых вместе лекарств не всегда равен сумме их эффектов по отдельности. Вещества могут влиять друг на друга, приводя к усилению полезных или вредных эффектов.
Поскольку целью часто объявляется радикальное продление жизни, а экспериментальная выборка
[144] состоит из одного человека, биохакерам приходится полагаться на биомаркеры – результаты анализов или приборных исследований, про которые принято считать, что их изменения предсказывают изменение ожидаемой продолжительности жизни. Однако есть нюанс: корреляция между биомаркером и продолжительностью жизни не гарантирует, что второе будет меняться вслед за первым. Даже такой, казалось бы, надежный биомаркер, как уровень холестерина, уже подводил разработчиков лекарственных средств. В следующих главах мы подробнее поговорим и о биомаркерах, и о современных попытках найти эликсир бессмертия.
В чем мы не можем упрекнуть тех, кто экспериментирует на себе, так это в неэтичности. Пока они не вовлекают в опасные игры со здоровьем других и не начинают торговать медицинскими услугами недоказанной эффективности и безопасности, они вправе делать с собой все, что считают нужным.
Но, к сожалению, часто биохакинг – лишь модный предлог для того, чтобы вызвать интерес инвесторов или обойти направленные на защиту пациентов процедуры. Незадолго до гибели в депривационной камере Аарон Трейвик сообщил журналистам, что планирует клиническое испытание нового препарата для лечения рака легких, на этот раз на большом количестве пациентов. И пройти оно должно было в мексиканском городе Тихуана. Подальше от контролирующих органов США с их слишком “строгими” требованиями к безопасности медицинских исследований.
Глава 10
Эксперименты на людях
Самое дешевое лабораторное животное
Двадцать пятого октября 1946 года в городе Нюрнберг были предъявлены обвинения двадцати трем врачам и участвовавшим в медицинских программах чиновникам. Семеро из них были приговорены к смертной казни через повешение. Девять – к тюремному заключению от десяти лет до пожизненного.
Среди преступлений этих людей – организация и проведение медицинских экспериментов. Хирург Карл Гебхардт был приговорен к смертной казни за экспериментальные работы в области пересадки тканей и органов. Врач Герта Оберхаузер – к 20 годам тюремного заключения за клинические испытания изобретенных незадолго до этого сульфаниламидов. Чиновник Виктор Брак и врач Карл Брандт – к смерти за исследования в области предотвращения нежелательных беременностей. А мировой авторитет в области тропической медицины Герхард Розе – к пожизненному заключению за эксперименты по лечению малярии, предотвращению тифа и других инфекционных заболеваний.
Нетрудно догадаться, что обвиняемые имели отношение к побежденной за полтора года до этого нацистской Германии. За что же были вынесены столь суровые приговоры?
В начале XX века идея Фрэнсиса Гальтона о генетическом улучшении человечества путем искусственного отбора стала исключительно популярной. Евгеника щедро финансировалась денежными вливаниями филантропов, полных решимости взять эволюцию человека под контроль. Ее преподавали в университетах, обсуждали на проводимых по всему миру конференциях, продвигали те, кто верил, что с помощью науки человечество может стать лучше. Несмотря на отдельные голоса против, евгеника пользовалась поддержкой в обществе и постепенно становилась частью государственной политики. Речь шла уже не только о предложенной Гальтоном стимуляции браков между отпрысками благополучных семей. Было очевидно, что для быстрого движения к прекрасному будущему человечества нужно не только преумножать полезные гены, но и удалять из популяции вредные.
В 1886 году в штате Коннектикут был принят первый закон, призванный остановить передачу плохих генов последующим поколениям. Он гласил: “Мужчина и женщина, если один из них эпилептик, имбецил или умалишенный, не должны вступать в брак или сожительствовать… нарушение или попытка нарушить этот закон будут караться тюремным заключением сроком от трех лет”. За ним последовали похожие законы в других штатах, но вскоре стало очевидно: угрозы трехлетнего заключения недостаточно, чтобы люди перестали заниматься сексом и рожать детей.
Уже в 1907 году Индиана стала первым штатом, перешедшим к более решительным мерам, – там заработал закон о принудительной стерилизации. Такие законы давали врачам право самостоятельно принимать решение о недобровольной стерилизации тех, чья способность оставить потомство рассматривалась государством как нежелательная. Речь шла не только о психически больных, но и о людях с очень низким IQ, преступниках, а впоследствии – о неассимилированных мигрантах и о живущих за чертой бедности: считалось, что криминальные наклонности и неспособность выбраться из нищеты передаются по наследству. Вскоре аналогичные законы появились и в других штатах. Врачи с энтузиазмом взялись за дело. В одной только Калифорнии стерилизации подвергли более 20 тысяч человек. В США было стерилизовано около 60 тысяч.
