Кшатрий, забудь в пучине битвы, что ты - воин! Брахман, забудь во время обряда, что ты - жрец! Вайшья, плюнь на дом и ремесло, женщина, перестань быть женщиной, а мужчина - мужчиной!
Индра, искренне поверь, что ты никогда и ни при каких обстоятельствах не был Громовержцем и Владыкой Тридцати Трех…
Вот оно, "Беспутство Народа".
А если предположить, что враги чудом сумеют прикинуться безмозглыми рабами и увильнут от гибели, "Нараяна" в поисках жертвы ударит по тому смельчаку, кто ее запустил, и по его союзникам. "Беспутство Народа" без добычи не уходит…
Значит, жертвы будут. Жертвы будут сопротивляться-и "Нараяна" опять же начнет набирать силу!
А Поле Куру - благодатная почва…
…Сын погибшего вторым воеводы Дроны, Брахма-на-из-Ларца, прекрасно знал это. И месть заставила воителя, ни в чем не уступавшего отцу, схватиться за Ужас Вселенной.
За "Беспутство Народа".
Нет, все-таки Матали был гениальным возницей! Мало сказать, что Джайтра неслась по путям сиддхов быстрей перуна - пожалуй, от нас отстал бы и сам Га-руда, который иногда развлекался, обгоняя метательный диск Опекуна!
Еще!
Наддай, сута!.. Рви коням жилы, хлещи бичом наотмашь - гони, синеглазый!
Свастика Локапал на какой-то неуловимый миг растворила меня в себе, размазала по Мирозданию…и, мгновением позже придя в чувство, я уже знал все что нужно. Внутри Свастики Миродержцы далеки от плоских слов или выкриков, но спрессованный шквал образов и ощущений, обрушившийся на меня из Безна-чалья, был однозначен. Впервые за многие юги Трехмирью всерьез грозила гибель! Смертный в гневе посягнул на основы основ, сын Наставника Дроны, яростный Жеребец-Ашватхаман, воззвал к "Беспутству Народа"!
А Локапалы хором воззвали к Индре, Миродержцу Востока, готовые, если понадобится, предоставить мне всю мощь Восьмерых!
На моей памяти не было ни одного подобного случая - даже в самых отчаянных войнах с асурами Миродержцы никогда не объединялись воедино.
Свастика - не для войны. Лишь когда шатаются, грозя обрушиться, столпы Трехмирья, Миродержцы вправе и должны отдать последнее. Эта сила не для междуусобиц и поединков. Она для того, чтобы оттащить Вселенную за волосы от края пропасти, помешав обрушиться внутрь самой себя.
Я хотел знать правду о Брахмане-из-Ларца, чья гибель видениями терзала Варуну-Водоворота, но сына Дроны я должен был остановить любой ценой.
Пути сиддхов остались позади, Джайтра пронизала насквозь пушистое покрывало облаков - и теперь перед нами стремительно вырастало Поле Куру. Матали, не дожидаясь моего приказа, натянул поводья, я швырнул под колеса и копыта охапку перистых циновок, и мы застыли в воздухе, самую малость не дотянув до восточных низин.
Я перегнулся через бортик: вот она, Курукшетра, дымящаяся земля, кишащая жуками-слонами и муравьями-воинами, шутка Черного Баламута, ристалище смельчаков и излюбленное зрелище богов-суров… Да, на месте сына Дроны я бы тоже схватился за что ни попадя, наплевав на любые последствия.
Положение столичных войск было безнадежным. На южном фланге сломя голову отступала пехота, и, ловчим псом вцепившись в загривок жертвы, неслась по пятам за беглецами конница ликующих победителей. Северный фланг чудом держался, смыкая ряды вокруг вражеских колесниц, но сверху было хорошо видно: долго им не выстоять.
Даже если слоны резерва успеют вовремя.
А в центре кипели сражения, стянув на себя все остатки великоколесничных героев Хаетинапура, дождя ливнями стрел и дротиков, неистовствовал мой сын.
Обезьянознаменный Арджуна.
На мгновение я почувствовал гордость, законную отцовскую гордость - и в ответ недра моей души взорвались Кобыльей Пастью, огненным зародышем Пралаи, окатив сознание пенной волной.
Приливом бешеной ярости.
Ярость и гордость схлестнулись в рукопашной, зубами ища горло врага, и, захлебываясь в кипятке чувств, я понял…
Ничего я не понял.
Просто чужак, который поселился во мне со вчерашнего рассвета, вновь очнулся.
- …даже если сама Смерть, уносящая все живое, станет неусыпно охранять на поле брани сына Индры, я все же, сойдясь с ним в схватке, либо сражу его, либо пойду к Яме по стопам Грозного! Если даже все Миродержцы с сопровождающими их сонмами, явившись сюда, станут сообща оберегать Арджуну в великой битве, то я и тогда уничтожу его заодно с ними! Если… если…
Но прибой накатил и отхлынул. Багровая пелена, застлав на время мои глаза, рассеялась, и я, стараясь не думать о чужаке, а заодно и об Арджуне, причине нелепой ярости нелепого призрака, обратил свой взор в глубь позиций хастинапурских бойцов.
И почти сразу же увидел сына погибшего Наставника Дроны, Жеребца-Ашватхамана, чистокровного Брахмана-из-Ларца во втором колене.
Сын Дроны презрел победу, вместо родового знамени с изображением львиного хвоста подняв красный стяг мести. Чистой и холодной мести, как чиста и холодна железная колонна в годаварийском храме Шивы-Разрушителя. Брахман-воин, он просто хотел умереть, прихватив с собой в ад подлых убийц своего отца. Смерть друзей и союзников? конец света? собственная гибель? честь или позор? - вряд ли что-то имело сейчас значение для бешеного Жеребца.
Праведный Дрона, лучший из лучших, погублен обманом - сын мертвого спрашивает: "Стоит ли такому миру длить существование?"
Путь Народа обратился в "Беспутство", сын мертвого спрашивает: "Даже если жизнь теперь обратится в не-жизнь, что это изменит?"
Сын мертвого спрашивает…
Как кшатрий, я его понимал. Но, в отличие от Жеребца, я находился снаружи, и судьбы Трехмирья были отнюдь не безразличны Индре, Локапале Востока и Владыке Тридцати Трех!
Горе мне! Миродержцы не способны потерять голову…
Сын Дроны уже успел приступить к ритуалу вызова: сидя на берегу извилистого ручья, где вода давно текла пополам с кровью, и не обращая внимания на свист стрел, Жеребец прикрыл глаза, и с губ его клочьями пены срывались первые слова. Руки брахмана-воина волнами плыли над бронзовым котелком, и, вглядевшись, я увидел: вода в котле неумолимо темнеет, наливаясь жидким свинцом, даже на вид становясь более тяжелой…
Родниковая вода вперемешку с кровью, страшная, но безобидная жидкость, покоряясь велению Жеребца, все больше начинала походить на воды Прародины, откуда и должно родиться оружие "Нараяна"!
Предвечный океан плеснул в бронзовых стенах, Безначалье свинцовым зрачком уставилось на Второй Мир, и у меня перехватило дыхание.
- Матали, давай! - Горло вытолкнуло приказ комком мокроты.
И мой верный сута, даже если он и не следил вместе со мной за действиями сына Дроны, побледнел храмовым истуканом - словно я только что плюнул ему в глаза.
Сапфировый всплеск омыл лицо возничего, четверка гнедых разом заржала, вздыбясь от окрика Матали, - и вихрем рванула с места, топча копытами небесный путь. Мы неслись к земле, земля неслась нам навстречу - и я еще успел удивиться: почему никто из сражающихся до сих пор не обратил на нас внимания? Впрочем, в пылу битвы, когда каждый брошенный в небо взгляд может стоить жизни…
