– Буду внизу. Нам нужно поговорить, так что подумай, что ты хочешь сказать.
Сын как будто и не слышал. Прошел к проигрывателю, добавил звук, и музыка ударила Ханту в спину.
Спустившись по лестнице, он прошел в кухню, сел на стул возле стола и позвонил Йокаму.
– Что нового?
– Мы же только-только разговаривали.
– Да. И я хочу знать, изменилось ли что-то с тех пор.
– Ничего. Как сын?
Хант потянулся за бутылкой скотча.
– Думаю, он хочет меня убить.
– Ему нужно алиби? Скажи, чтобы позвонил мне.
Хант плеснул в стакан на два пальца и откинулся на спинку стула.
– Ему нужна мать. Я общаться с ним больше не могу. – Он сделал глоток. – Ему бы уйти вместе с ней.
– У него не было выбора, Клайд. Она ушла и, насколько мне помнится, с собой его не позвала.
– Я мог бы настоять.
– Ничего, это пройдет.
– Слушает какой-то гранж и уже готов наброситься на собственного отца.
– Гранж. Ничего себе… Кто-нибудь, позвоните в вечерние новости.
– Ха-ха. Не смешно.
– Побудь дома, – посоветовал Йокам. – Займись ребенком.
– Время уходит, Джон. Буду через десять минут.
– Не начинай.
– Не начинать что? – Хант услышал злость в собственном голосе. Йокам тоже ее услышал.
– Мало потерял, Клайд? Нет, правда.
– Ты о чем?
– Господи, старик… Хотя бы раз позаботься сначала о сыне, а не о работе.
Хант хотел ответить. Хотел сказать что-нибудь злое, язвительное, но Йокам дал отбой. Детектив положил трубку, сделал еще глоток и вылил остаток в раковину. Йокам старался сделать как лучше. Как надо. Проблема не в этом. Работа стала для него наркотиком, но и это еще не все. Сидя в темной, притихшей кухне, Хант впервые признал очевидное: ему не очень-то нравится собственный сын. Да, конечно, он любил Аллена, но не понимал и не принимал его взгляды, мнения, решения.
Парень изменился.
Хант ополоснул стакан, а когда повернулся, Аллен стоял у двери.
Секунду-другую они непримиримо смотрели друг на друга, и младший первым отвел глаза.
– Ну да, пропустил уроки. И что с того?
– Для начала: это нарушение правил.
– Ты хоть раз можешь переключиться? – Аллен провел ладонью по подлокотнику стула. – Тебе обязательно надо все время быть копом? Неужели нельзя побыть нормальным отцом?
– Нормальным отцам наплевать, что их дети прогуливают школу?
Аллен отвернулся.
– Ты же понимаешь, о чем я.
– На мосту убили человека. Ты это знаешь. Убили ровно там, где был ты.
– Но только несколько часов спустя.
– А если бы что-то случилось с тобой? Что я сказал бы матери тогда?
– Но ничего же не случилось, так что ты соскочил.
– Ты видел там Джонни Мерримона? Джека Кросса?
– Сам знаешь, что видел, иначе не спрашивал бы. Копы ведь этим занимаются, да? Допрашивают подозреваемых…
– Кроме как сегодня, ты Джонни Мерримона раньше видел?
– Он – в младшей средней. Я – в старшей.
– Знаю. Но ты вообще его видишь? Разговариваешь с ним?
– С ним никто не разговаривает. Он же фрик.
Хант выпрямился. Где-то в пустоте, за глазами, вспыхнул уголек злости.
– Что значит фрик?
– Ну ни с кем не разговаривает. И глаза у него такие… мертвые. – Аллен пожал плечами. – Он сам не свой. В смысле… они же близняшки. Как такое пережить?
– А Тиффани Шор? – спросил Хант. – Ее ты знаешь?
Сын повернулся и посмотрел на него, как смотрят на врага.
– У тебя ведь только это на уме, да?
– Что?
– Чертова работа, – зло бросил сын. – Твоя долбаная работа!
– Послушай…
– Мне осточертело слышать про Алиссу и Джонни, про то, какая это жуткая трагедия. Осточертело видеть тебя с этими бумажками, как ты снова и снова смотришь на ее фотографию, день за днем, ночь за ночью. – Аллен указал пальцем на кабинет, где в запертом ящике стола давно обосновалась на постоянной основе папка с делом Алиссы Мерримон. – Ты не слышишь, что говорю я, но я слышу, как ты ходишь по комнате в три часа ночи – и бормочешь, бормочешь… Ты чувствуешь себя виноватым, ты готовишь мне завтрак и стираешь мою одежду, и я сыт этим по горло. Ты – одержимый, и из-за этой одержимости мама и ушла от тебя.
– Подожди минутку…
– Разве я неправильно это назвал?
– Твоя мать понимала трудности моей работы.
– Я говорю не о работе. Я говорю о том, с чем ты каждый вечер приходишь домой. О твоей одержимости матерью Джонни.
Хант почувствовал, как заколотилось сердце.
– Поэтому она и ушла.
– Ты ошибаешься.
– Ушла, потому что ты одержим мамочкой этого парня!
Хант шагнул вперед и остановился, поймав себя на том, что сжал кулаки. Сын увидел то же самое и, расправив плечи, поднял руки. Детектив вдруг понял, что перед ним далеко не мальчишка, а юноша, способный дать отпор.
– Ударишь? – Аллен утер кулаком губы. – Давай. Ударь. Попробуй.
Хант отступил и разжал пальцы.
– Никто никого бить не будет.
– Тебе только они и дороги. Алисса. Джонни. Та женщина. А теперь еще и Тиффани Шор. Снова все то же самое.
– Эти дети…
– Да знаю я все про этих детей! Только о них и слышу! Как началось, так и не остановится…
Аллен сказал это негромко, с усталой обреченностью, но его слова били по больному. Секунду-другую они смотрели друг на друга, отец и сын, а потом в тишине зазвонил телефон. Определитель показал номер Йокама. Хант поднял палец.
– Мне надо ответить. – Он откинул крышку. – Ну что еще? Не дай бог…
Йокам обошелся без вступлений.
– Есть результат по отпечатку на веке Дэвида Уилсона.
– Личность установлена?
– Да, и даже кое-что получше.
– Насколько получше?
– Ты не поверишь.
Хант посмотрел на часы, повернулся к сыну и произнес ненавистные слова:
– Буду через десять минут. – Он закрыл телефон и поднял руку. – Аллен…
Но сын уже не слушал – протопав по лестнице, взбежал наверх. Хлопнула дверь.
Хант посмотрел в потолок, выругался шепотом и вышел из дома под грохот той же песни.
