– Что ты делаешь? – Холлоуэй взял ее за подбородок. – Куда нарядилась? – Она не ответила, и он заставил ее поднять голову. – Я спросил, куда ты собралась?
– Еду в больницу, – чуть слышно пробормотала Кэтрин.
Кен посмотрел на часы.
– Время для посещений заканчивается через час. Давай-ка так: ты приготовишь нам по глоточку, а в больницу съездишь завтра. Утром.
– Там будут спрашивать, почему меня нет.
– Кто будет спрашивать?
Она сглотнула.
– Из службы соцобеспечения.
– А, бюрократы… Ничего они тебе не сделают.
Кэтрин подняла голову.
– Мне надо ехать.
– Сделай мне выпить.
– Здесь ничего нет.
– Что?
– Ничего нет. – Кэтрин попыталась пройти мимо, но он не пустил, выставил руку.
– Уже поздно. – Погладил ее ниже спины.
– Не могу.
– Меня всю ночь продержали в полиции. – Он схватил ее за локоть. – Из-за Джонни, понимаешь? Из-за твоего сына. Если б он не бросил камень в окно…
– Ты не знаешь наверняка, что это был он.
– Ты мне возражаешь?
В локте полыхнула боль. Кэтрин посмотрела на его пальцы.
– Убери руку.
Холлоуэй рассмеялся и, шагнув вперед, заполнил собой дверной проем и заставил ее отступить.
– Дай пройти.
Он не ответил, но продолжал давить, вжимать ее в дом. Кэтрин видела перед собой тонкие губы под холодными, безжалостными глазами и вдруг ни с того ни с сего ясно представила сына таким, каким видела не раз: подперев кулачком подбородок, Джонни сидел на ступеньке крыльца и смотрел на холм, ожидая появления там, вдалеке, знакомой фигуры. Она часто ругала его за это, но сейчас чувствовала то же, что, наверное, чувствовал и он: надежду. Оторвавшись от руки Кена, ее взгляд устремился к холму, словно спеша увидеть грузовичок, то выезжающий наверх, то исчезающий внизу. Но холм был пуст, и дорога тянулась вдаль унылой черной лентой. Кен рыкнул, и Кэтрин, повернувшись, увидела, как улыбка рассекает его лицо.
– Завтра. К Джонни завтра. С утра.
Она снова посмотрела на холм, заметила металлический блеск – машина поднялась на вершину, – и на мгновение у нее перехватило дух, но уже в следующую секунду поняла, что это такси.
– Мне нужно ехать.
Такси приближалось, и Кен отступил. Кэтрин высвободила руку, но он все еще оставался на пороге, высокий, массивный, злой.
– Мне нужно ехать, – повторила она и, оттолкнув его, вышла на дорожку – встречать машину.
– Кэтрин. – Кен широко улыбнулся, и кому-то эта улыбка даже показалась бы искренней. – Поговорим завтра.
Она села. В салоне пахло сигаретами, несвежей одеждой и лосьоном для волос.
– Куда? – спросил водитель, обрюзгший мужчина со шрамом цвета влажного жемчуга на шее.
Кэтрин смотрела на Кена.
– Мэм?
Кен все улыбался.
– В больницу.
Таксист посмотрел на нее в зеркале. Она почувствовала его взгляд и повернулась.
– С вами все хорошо? – спросил он.
Ее трясло, пот проступал каплями на коже.
– Будет хорошо.
Она ошибалась.
Глава 24
Джонни стоял спиной к лесу, лицом к узкой просеке. Казалось бы, царапина в лесной чаще, мелкий дефект, – но с того места, где находился паренек, она выглядела зеленой рекой, волнующейся под молчаливым ветром.
С центра просеки на него смотрела сестра. В какой-то момент она подняла руку, и Джонни пошел к ней по траве, которая была сначала по лодыжку, а потом по колено. Выглядела Алисса точно так, как в тот последний раз, когда он видел ее: бледно-желтые шорты, белый топ, чернильно-черные волосы и загорелая кожа. Одну руку она держала за спиной, а голову склонила набок, и черные пряди падали на лицо. Под ногами у нее была какая-то вдавленная в траву ржавая жестянка, и Джонни ощущал запах мятой травы, запах летней спелости.
У ног Алиссы свернулась змея. Та самая, убитый им медноголовый щитомордник. Пять футов в длину, золотисто-коричневая, немая. Высунув язычок, она обнюхивала воздух, а когда он остановился, подняла голову.
Джонни помнил, как змея атаковала его в тот день, когда он убил ее. Как близко подобралась.
Их разделяли дюймы.
Может быть, даже меньше.
Алисса наклонилась и схватила змею, которая тут же обвила хвостом ее руку и, выпрямившись, подняла голову. Теперь они смотрели одна на другую. Змея выстрелила раздвоенным язычком.
– Это не сила.
Щитомордник метнулся к лицу Алиссы, а когда отпрянул, Джонни увидел сначала две дырочки, а потом два пятнышка крови, похожие на крохотные яблоки. Подняв змею повыше, Алисса сделала шаг вперед, и жестянка сдвинулась у нее под ногами.
– Это слабость.
Щитомордник нанес второй удар, на мгновение превратившись в неясное пятно, замедлившееся лишь тогда, когда клыки впились в лицо. Алисса сбилась с шага, и змея атаковала еще дважды, нанеся удары в лоб и нижнюю губу. Еще два пятнышка. Еще кровь. Алисса остановилась, и глаза ее вдруг вспыхнули и стали такими карими, что могли сойти за черные, такими неподвижными, что могли показаться пустыми. Эти глаза были глазами Джонни, глазами их матери. Пальцы сжали змею, и Джонни увидел, что сестра не боится. Ее лицо лучилось жестокостью и злобой, губы побледнели. Змея начала сопротивляться. Алисса сдавила ее еще сильнее, а ее голос набрал силу.
– Слабость, – повторила она. Пальцы побелели от напряжения, и змея отчаянно задергалась, жаля девочку в руку, лицо, а потом повисла, впившись в шею, извиваясь и изрыгая яд. Алисса, как будто ничего не замечая, подняла руку, которую прежде прятала за спиной. В ней она держала револьвер, черный, сияющий в неумолимо жарящем свете.
– Сила, – сказала Алисса.
И отстрелила змеиную голову.
* * *
Джонни очнулся сразу, словно вынырнул из небытия. Действие лекарств закончилось, но сон не отпускал, и перед глазами стояла его пропавшая сестра с той же улыбкой, что появилась на ее лице, когда он коснулся теплого, сверкающего металла у нее в руке. Джонни дотронулся до повязок на груди и только потом увидел мать. Под глазами у нее темнели пятнышки от туши. Одна нога подрагивала.
– Мам.
Кэтрин повернула голову.
– Джонни… – Голос у нее сорвался. Она торопливо поднялась, пересекла палату и остановилась над ним. Погладила его волосы, наклонилась и обняла. – Мальчик мой.
