Из-за закрытой двери донесся крик.
Кричала мать.
Джонни взбежал по ступенькам.
* * *
Растянувшийся на полу Фримантл то ворочался во сне, то бубнил что-то, и грудь его вздымалась и опадала. В неподвижном, жарком воздухе он выглядел темной глыбой.
Убийца, боящийся ворон.
Сумасшедший, разговаривающий во сне.
«Бог знает».
Даже во сне он снова и снова бормотал это.
Джек прижал к щеке теплую сталь. Где Джонни? Почему не возвращается?
«Бог знает».
* * *
Джонни взялся за ручку, повернул, и дверь вдруг распахнулась вовнутрь с неожиданной силой, втянув за собой через порог. На полу, со связанными за спиной руками, лежала мать. Она позвала Джонни по имени, и тут же Холлоуэй схватил его за горло здоровенной рукой с толстыми пальцами. Джонни не мог дышать. Не мог даже пискнуть.
Холлоуэй пинком захлопнул дверь и протащил Джонни через комнату, задергивая по пути шторы. Мальчишка попытался оторвать сдавившие горло пальцы. Лицо горело, что-то изнутри давило на глаза. Холлоуэй оторвал его от пола, и Джонни увидел перекошенную ненавистью физиономию.
– Попался, говнюк.
Он размахнулся, ударил, и мир на мгновение померк. Джонни упал лицом вниз. Когда в глазах прояснилось, он обнаружил перед собой край ковра и начищенные до блеска туфли Холлоуэя.
Кэтрин вскрикнула…
* * *
Ливай стоял у края воды. Он только что похоронил маму; под ногтями и в глубоких, загрубевших трещинах на ладонях еще чернела земля с ее могилы. Он промок от пота и весь горел – от горя, от ожогов на лице под марлевой маской, от изнеможения после рытья. В город он пришел накануне – заказать камень, который ляжет на ее могилу.
Креола Фримантл – так будет написано на камне.
«Бог Знает Красоту Ее Души».
Ливай посмотрел на свои испачканные землей руки. Эта земля была Божьей, черной и плодоносной. Земля Хаш Арбор. Земля семьи. Он потер ладонью о ладонь и шагнул в воду. Прохладная, она поднялась сначала до колен, потом до груди.
* * *
Ливай сел. Дуло смотрело ему в лицо, и мальчик, державший оружие, выглядел испуганным. Ливай подумал, что знает мальчика, хотя его глаза видели теперь не очень хорошо. Мир туманился, кренился. Ливай видел белую кожу и растрепанные волосы. Видел бегающие глаза.
Он не знал, где находится, но ощущал перемену, как будто знал, что будет дальше. Воздух грудился над ним, давя прохладой. Потом его наполнил голос. «Последнее осталось», – сказал голос, и зубы Ливая сверкнули белизной в полумраке.
Он поднялся, и боль отступила.
Боль стала памятью.
* * *
Упершись ногами в пол, Джек придвинулся к стене. В глазах великана светилось пламя безумия, и все мысли Джека сбежались к одному: этот сумасшедший убил двух человек. Кровь как краска, сказал Джонни.
Как краска.
Джек держал револьвер перед собой. Рука дрожала, и он ничего не мог с этим поделать. Только повторял свою собственную молитву: «Не заставляй меня убивать его, не заставляй меня убивать его»…
Но никаких угрожающих Джеку действий безумец не предпринимал.
– За тем большим камнем, между деревьями. Перейди ручей и увидишь, – произнес он медленно и, сверкнув налитыми кровью белками глаз, вышел, прихрамывая, из сарая. Уже за порогом великан остановился, сказал Джеку кое-что напоследок и исчез.
Несколько долгих секунд Джек не мог пошевелиться; потрясенный и до смерти напуганный, он не мог даже думать связно. Выбравшись наконец из сарая, успел увидеть Фримантла, когда тот остановился у леса. Изуродованный шрамами, босой и без рубашки, он стоял, накренившись, и мышцы подрагивали и перекатывались под кожей, измазанный грязью и кровью. Одна рука до невозможности распухла, из раны в боку торчал зазубренный кусок черного дерева длиной в шесть дюймов. Ничего этого Фримантл не замечал. Обернувшись, он склонил набок голову, так что здоровый глаз оказался вверху, и уставился на что-то. Джек проследил за его взглядом, и в его груди открылась дверь в холод.
В голубой вышине сияло солнце.
Крыша казалась черной от сидевших на ней ворон.
* * *
В ушах у Джонни еще звенел голос матери, когда перед глазами мелькнула лакированная кожа. Холлоуэй опустил ногу ему на спину, потом на руку. Пытаясь защититься, Джонни сжался в комок, но Холлоуэй пнул его еще раз.
– Не гадь Кену Холлоуэю. – Он схватил Джонни за волосы. – Не получится.
Швырнув Джонни на пол, Холлоуэй вышел в коридор и исчез в комнате. Что-то заскрипело и лязгнуло, и он вернулся, держа в руке свинцовую трубу, которую Джонни прятал под кроватью.
– Думаешь, я не знал про нее? Это мой дом. – Удар пришелся по ноге, выше колена. – Мой дом. Никому не позволено перечить мне в моем собственном доме.
Кен выпрямился, прошел через комнату к столу, взял рулон серебристой ленты и оторвал кусок дюймов в десять длиной. Потом схватил Кэтрин за волосы и, когда та попыталась сопротивляться, пришлепнул ленту ей на рот.
– Надо было еще неделю назад так сделать. – Он шагнул к телевизору, на котором лежало зеркало, подобрал свернутую в трубочку банкноту, зажал ноздрю и вдохнул одну за другой две дорожки. Потом повернулся; глаза у него были огромные и черные. – Ну где теперь твой папочка?
Холлоуэй замахнулся трубой, и Джонни дважды ударил его ногой – в голень и коленную чашечку.
Мать забилась на полу.
Холлоуэй поднял трубу.
Джонни закричал.
И тут входная дверь как будто взорвалась, слетела с петель и ударилась о стену, а проем заполнила громадная фигура. Желтые глаза налились кровью, из вздымающейся груди вырывалось хриплое дыхание, широченные плечи едва вмещались в дверной каркас. Великан бросил взгляд на свинцовую трубу и шагнул через порог. В его тени Холлоуэй будто съежился и отступил на шаг, зацепив туфлей ребра Джонни.
Фримантл вошел в комнату, и его запах растекся в воздухе. Он не хромал и двигался уверенно и целенаправленно.
– Дети – это дар небесный.
Холлоуэй махнул трубой, но в сравнении с Фримантлом он казался ребенком.
Великан перехватил трубу одной рукой, вывернул ее и с размаху, от бедра, всадил восемь фунтов свинца Кену в горло.
Тот пошатнулся и упал на колени перед Джонни. Он еще успел вскинуть руки, но рухнул на пол, и его глаза оказались в считаных дюймах от глаз мальчишки. Тот видел, как Холлоуэй пытается вдохнуть, и знал, что он чувствует. Осознание конца сменилось уверенностью в его неизбежности, а потом ужасом. Холлоуэй вцепился в трубу, ноги простучали по полу и замерли. Свет в глазах померк, сокрытый тенью, отражением крыльев.
