— Свяжи этих двоих!
Царевичи одобрительно скалили зубы. Для них это была увлекательная игра под названием «побег из темницы»! А то, что все происходило не понарошку, а взаправду, было вообще здорово! Спасти в последний момент лучшего друга, помочь ему освободить отца — такие подвиги на дороге не валяются!
О последствиях царевичи особо не задумывались.
Карна подождал, пока тюремщик со знанием дела свяжет понурых стражей, проверил крепость узлов, после чего сам скрутил тюремщика и кивнул братьям. Боец с видимой неохотой засунул за пояс булавы, а Бешеный опустил лук.
Карна шагнул к указанной двери.
Третий или четвертый по счету ключ с лязгом провернулся в замке.
— Отец!
— Карна?! Ты?! Тебя тоже арестовали?
— Да нет же! — Карна ощутил, как его губы помимо воли расползаются в глупую ухмылку. — Выходи скорее, мать ждет нас с колесницами!
— Ждет? — Первый Колесничий все никак не мог взять в толк, что происходит. — Где?!
— Дома, где же еще! Или у окружной, в условленном месте. Я… мы устроили тебе побег. Идем отсюда.
— Побег?!
Первый Колесничий бочком выбрался в коридор и огляделся, щурясь от света факела, — в его камере царил непроглядный мрак.
Сперва отец Карны увидел связанных стражников, и брови его поползли вверх, чтобы почти сразу сурово нахмуриться. Первый Колесничий уже открыл было рот, собираясь заявить сыну, что он думает по поводу такого вопиющего нарушения всех законов, но взгляд суты упал на царевичей, переминающихся с ноги на ногу.
В результате чего сам сута бухнулся на колени.
— Вставай, вставай, — буркнул Боец. — И слушайся сына. А потом мы
поговорим с раджой, и вы сможете вернуться.
Пожилой возница медленно поднялся.
— Благодарю вас за заботу, которой я наверняка недостоин, благородные царевичи. — Он говорил тихо, будто с трудом подбирая слова. — Но Закон есть Закон. Я отказываюсь бежать.
— То есть как?! — ахнул Карна. — Опомнись, отец!
— А вот так! — И мозолистая ладонь ухватила парня за ухо, так что Карна тихонечко заскулил, но не сделал даже попытки вырваться. — Я тебя чему учил, разбойник?! Супротив законной власти идти? Стражников вязать да побеги учинять? Меня по приказу самого Грозного взяли — значит, только он или самолично Стойкий Государь меня и могут освободить! Мало я тебя порол, бунтаря?!
— Наш отец тебя освободит! — попробовал вмешаться Боец, видя бедственное положение, в которое угодил их старший друг. — Клянусь Опекуном Мира, освободит! Дай только срок!
— Благодарю, царевич. Твоими устами… но покамест я сижу под арестом. И записываться в беглецы не согласен!
— Так это Грозный приказал?! — простонал Карна, корчась от отцовской ласки. — Сам Грозный?! За что он тебя, папа?
— Раз взял, значит, надо! — все больше распаляясь, заявил верноподданный сута. — Кстати, он и насчет тебя распорядился! А ну-ка пошли к Грозному! Пусть полюбуется, чем ты тут занимаешься, оболтус!
И Первый Колесничий, уже не обращая внимания на протесты малолетних царевичей, поволок сына к выходу.
* * *
Поначалу их долго не хотели пускать, но упрямый сута настоял-таки на своем. И начальник личной стражи в конце концов отправился к апартаментам господина, еще почивавшего в такую рань: докладывать о малость повредившемся рассудком главном конюшем с сыном.
Дескать, спешат на кол, отчего изволят беспокоить.
И вскоре через залы и коридоры дворца до них докатился рык престарелого владыки:
— Что?! Сюда их, обоих! Немедленно!
6
ОТВЕТ
…Грозный угрюмо смотрел на отца с сыном, распростертых на полу ниц перед вечным регентом. Навис береговой кручей, занавешивал взор седым чубом, хмурился. Он чувствовал себя богом. Богом, попавшим впросак. Пренеприятное ощущение…
Мозаичный пол с изображением цветущего луга раскинулся от стены до стены. И казалось, двое усталых путников рухнули в душистые травы, ткнулись лицом в желанный отдых, знать не зная, что над ними уже встала во весь рост судьба.
Грозный чувствовал себя судьбой.
От этого мутило.
Вот он: Первый Колесничий, пожилой сута, обласканный слепым внуком Гангеи. Сейчас он вполне мог бы быть далеко отсюда. Гнал бы себе колесницу прочь от Хастинапура, спасая жизнь и честь, жену и сына, оставив за спиной ненадежную опеку царей и внезапную опалу. Мчитесь, кони, свисти, кожаный бич, в умелых руках возницы от дедов-прадедов, злись во дворце, престарелый регент, кусай губы, срывай гнев на слугах и советниках…
Нет.
Грозный знал, что злиться не стал бы.
Побег с гораздо большей определенностью ответил бы на все вопросы регента, чем самая изощренная пытка. Унеси колесница беглеца, позволь затеряться на просторах Великой Бхараты, и Гангея даже не послал бы следом погоню. Пусть спасает шкуру. Ответ получен, и здесь, в Городе Слона, найдутся заботы поважнее беглого суты.
Стыдно признаться самому себе, но побег Первого Колесничего был бы наилучшим решением… для Грозного.
Регент еле слышно вздохнул и перевел взгляд на голого по пояс мальчишку. На его татуированную спину. На чудные серьги в ушах, чем-то похожие на одинокую серьгу в левом ухе самого регента и в то же время совершенно другие. Странно: даже лежа ничком, мальчишка ухитрялся выглядеть дерзким. Так лежит охотничий леопард — вроде бы и послушен, а все кажется, что сильный зверь делает тебе одолжение. И смотреть на сутиного сына было утомительно: глаза слезились, словно крохотный паучок мало-помалу затягивал взор стеклистыми паутинками.
Вот он: человек, которого Грозный по сей день и вовсе не замечал. Пыль, прах, капля в море, никто. Щенок подзаборный, обласканный взбалмошными сыновьями Слепца, подобно тому, как их отец приветил отца этого бунтаря. Долговязый подросток, который посмел разрушить планы самого регента, удачно избежав ареста и в ответ явившись в темницу за схваченным родителем.
Не смешно ли? — татуированный мальчишка восстал против Гангеи Грозного!
Грозный моргал, сбрасывая непрошеные слезы, загоняя раздражение в самый глубокий подвал души, и думал, что вместо одного ответа перед ним на полу лежат два вопроса.
Первый — послушный до самоубийства, второй — дерзкий… до самоубийства.
Лучше бы они сбежали.
Было бы проще.
За резными дверями высотой в два человеческих роста раздался удар гонга. Смущенный какой-то удар. Робкий. Так скребется в дверь боязливый слуга, опасаясь пинка или чашки в голову.
— Великий раджа Стойкий Государь желает посетить… э-э-э… желает посетить своего родича, гордость кшатрийского рода! — прозвучало снаружи.
