— Говорю тебе — Посейдон это был!
— Какой-такой Посейдон, если на суше и без трезубца?! Аид это, Владыка теней…
— Может, Зевс?
— Да ну тебя! Зевс без молний?! И не станет Зевс против любимого сына идти! Говорю же — Посейдон!..
Армия Геракла отступала. Пускай великий герой ранил в битве не то Геру, не то Арея, не то самого Аида — это ничего не меняло. Разве что не давало отступлению перерасти в повальное бегство.
Солдаты не хотели драться с богами и чудовищами. Наемники — они хотели убивать людей, а потом грабить богатую Элиду, а заодно, если удастся, Пилос и Спарту.
Иолай слушал их, кусал губы и хлестал коней.
Он должен был успеть.
* * *
Под вечер Иолай нагнал отряд хорошо вооруженных воинов, спешивших в ту же сторону, что и он сам. Из-за сгущающихся сумерек он не сразу признал в них тиринфских ветеранов и мирмидонцев Теламона — пока не увидел впереди знакомую широкоплечую фигуру.
— Иолай! — искренне обрадовался Теламон. — Где ж ты пропадаешь, возничий?! Я как узнал, что здесь творится, сразу с Саламина на материк, собрал своих парней — и сюда! Вот, подмогу из Тиринфа встретил… Привал делать будем?
— Нет. Идем дальше. За ночь, думаю, доберемся.
— И я так думаю, — согласно кивнул Теламон. — Вперед!
Бегущих аркадян они перехватили за час до рассвета. От них Иолай с Теламоном и узнали, что войска Авгия во главе с Молионидами еще затемно ворвались в лагерь Геракла — хотя перед этим по их же инициативе было объявлено временное перемирие — и учинили кровавую резню.
Один из близнецов остался вместе с аркадянами прикрывать отход, пока другой уводил уцелевших солдат в небольшой городок Феней, до которого отсюда было рукой подать.
Кефей Аркадский с сыновьями пал в бою (еще одно весло на призрачном «Арго» осталось без гребца), а тот из братьев, кто прикрывал отступление, был тяжело ранен.
Аркадяне же были рассеяны и бежали.
Постепенно раскаляющийся Гелиос уже подбирался к зениту, когда колесница Иолая, влекомая двумя загнанными лошадьми, въехала на центральную площадь Фенея.
Иолай сразу понял, что опоздал.
8
Он опоздал.
Один из его сыновей лежал на носилках в тени старого вяза, росшего у края площади, и по его бледному лицу с заострившимися чертами, по багровым пятнам, проступившим сквозь свежие повязки, по надсадному дыханию Иолай понял, что сын умирает.
Второй, стоявший рядом, поднял на Иолая пустые глаза.
— Почему ты приехал так поздно, папа? — тихо спросил он, нарушая давний уговор.
Иолаю нечего было ответить.
Амфитриону нечего было ответить, и старое имя дырявым плащом повисло на его плечах.
Стоявшие рядом понурые люди то ли не расслышали, то ли не задумались над смыслом этих слов.
Умирающий медленно разлепил тяжелые веки. В ясных глазах не было ни страха, ни боли; только склонившиеся над ним лица брата и отца сливались в одно знакомое лицо, словно он глядел на самого себя в чистую, незамутненную реку.
Слабая улыбка на миг тронула запекшиеся губы.
— Герой… должен… быть… один, — чуть слышно прошептал он и снова закрыл глаза.
— Ификл, ты? — так же тихо спросил Амфитрион.
— Я… Геракл, — выдохнул умирающий.
— А ты? — Амфитрион вгляделся в лицо второго и впервые понял, что не может различить сыновей.
— Я — Геракл, — как эхо, прозвучал ответ.
Уткнувшись лбом в ствол вяза, беззвучно содрогаясь всем телом и уже не стыдясь этого, плакал Лихас.
— Он… он спас нас всех, — пробился сквозь рыдания его срывающийся голос. — Прикрывал… раненый… меня отшвырнул — а сам… они отступили, и только тогда… он упал… Это я, я должен был! Вместо него…
«Герой должен быть один», — раскаленным молотом стучало в мозгу Амфитриона. Герой. Должен. Быть. Один. И гибнет под обломками «Арго» Язон, умирает от странной лихорадки Дедал, Тезея «призывает к себе» его отец Посейдон, обезумевшие вакханки разрывают на части безутешного Орфея… в Иолке остывает труп Акаста, Амфиарай-Вещий идет на Фивы, как на казнь, убит в сражении Кефей Аркадский… и вот теперь здесь, в захолустном Фенее, преданный людьми и богами, умирает один из его сыновей — все только потому, что:
Герой должен быть один
Кто так решил?
Он узнает это. Но — потом. Сейчас это не имеет значения, потому что здесь, в восточной Элиде, на площади Фенея под вязом умирает его сын.
И никто не в силах спасти его от смерти. А если кто-то и в силах — ему не позволят этого сделать.
Герой должен быть один.
И где-то далеко, на самом краю сознания, глухо звучат слова Геракла:
— Они убили нас обоих, брат, — и поэтому мы оба еще живы. Геракл умер. Да здравствует Геракл! Теперь для меня больше нет законов — ни людских, ни божеских. И они скоро узнают об этом. Очень скоро. А мы… мы еще встретимся.
«Мы еще встретимся», — эхом отдалось в сознании бывшего лавагета, лучше многих знающего, что такое смерть.
Или это прошептал умирающий?
Вокруг стояли воины с мрачными в своей решимости лицами. Те, кого этот человек спас ценой жизни.
Их больше не интересовала добыча.
Страх покинул их сердца.
И в жажде мести они не различали отныне людей, чудовищ и богов.
К вечеру Геракл умер.
9
Была уже ночь, когда к сидевшему у костра Амфитриону подошел Буфаг — пожилой фенеец, в доме которого умерший нашел последний приют перед завтрашней огненной тризной.
— Позволь мне посидеть с тобой, Иолай, — он тронул сидящего у костра человека за плечо, — и хоть отчасти разделить твое горе. Сегодня умер твой отец, великий герой Ификл, брат богоравного Геракла, — и все мы скорбим вместе с тобой.
Амфитрион медленно поднял голову и посмотрел на Буфага.
— Если ты знаешь это, ты знаешь больше меня, — ответил он. — Садись.
Так они просидели до рассвета.
10
Этот праздник с легким привкусом истерии, охвативший три из шести областей Пелопоннеса, мало походил на обычные торжества.
Скорее он напоминал вызов.
И имя празднику было — разгром Геракла.
Басилей Авгий забыл о жадности и вспомнил, что он сын не то Гелиоса, не то Посейдона (ну уж никак не мятежного богохульника Форбанта-лапифа!), мигом сделавшись хлебосольным хозяином. Земледельцы в долинах рек Алфея и Пенея, освобожденные от доброй трети податей, хором славили мудрого элидского басилея. Пастухи с обильных травой низменностей утирали рты, измазанные сладким жиром дареных телят и ягнят, и громогласно возносили хвалу щедрому Авгию. Жрецы из священной рощи Олимпия, расположенной на территории Элиды, не успевали загружать подвалы дарами благочестивого басилея и истолковывали молчание богов нужным образом.
